— Вчера ночью умер мой отец, — ровно произнес он в тишине, и у меня упало сердце.
Несколько раз я тупо открывала и закрывала рот, пытаясь выдавить из себя хотя бы слово, но дар речи не возвращался. Наконец, тихо вымолвила:
— Рой, мне так жаль.
— Тебе жаль? — на его губах появилась кривоватая нехорошая усмешка. — Что ты знаешь обо мне, Голубая кровь? Почему тебе жаль?
— Моя мать умерла от тяжелой болезни несколько лет назад. Я прекрасно понимаю, что ты чувствуешь…
— Уверена?
Он медленно поднялся из-за стола. Старался держать себя в руках, но все равно дрожал от ярости, и было понятно, что злился вовсе не на меня.
— Отец единственный, кто оставался у меня в этом гребаном мире! И теперь он ушел, а я даже не могу приехать на погребальный обряд. Он был прав, я никчемный неудачник! Проклятье!
Стакан с виски полетел в дверцу шкафа. С грохотом раскололся, обдав мебель липкими брызгами. На пол посыпались осколки.
— Ты пьян, — спокойно вымолвила я.
— Точно! — Он ухмыльнулся. — Я рассчитываю пить всю ночь, не хочешь присоединиться?
— У меня непереносимость.
— Что? — Рой невесело рассмеялся. — То есть ты вынуждена переваривать дерьмо, что происходит в твоей жизни, на трезвую голову?
— Верно.
— Ты даже говоришь с его интонацией. — Приятель сделал нетвердый шаг и схватился за спинку стула, что бы удержать равновесие. — Ответь мне на вопрос, Валерия, много счастья принесла тебе любовь?
— Рой, тебе надо поспать…
— Ответь! — заорал он, выходя из себя. — После того как он тебя чуть не прикончил, ты все еще рада этой своей поганой любви?
Совершенно точно я не собиралась обсуждать с пьяным знахарем перипетии наших с Кайденом сложных отношений. Да и с трезвым, пожалуй, тоже не собиралась.
— Рой, я абсолютно уверена, что завтра ты себя будешь чувствовать по-настоящему скверно. Давай, помогу тебе лечь…
Я направилась к нему, чтобы поддержать за локоть, а если понадобится, то взвалить на спину и дотащить до спальни, но он бросил, словно выстрелил мне в живот из арбалета:
— Это был я.
Казалось, между нами выросла невидимая стена. Руки упали. Я немедленно поняла, о чем он говорил.
— Я заставил его забыть. — Рой ткнул пальцем себе в грудь. — Когда случился взрыв, он решил, что ты погибла. Понимаешь? Ничего страшнее в своей жизни не видел. Он ни разу не произнес твоего имени. Но только пил по-черному, потом уходил с отрядами в дикие леса ловить отступников, приползал полудохлый сюда, очухивался, снова пил и так по кругу. Три гребаных месяца! Он был ни на что не годен, и Огаст хотел лишить его титула.
Кажется, до меня плохо доходил смысл сказанного. Каждым словом, сказанным с ненавистью и злостью, Рой будто обвинял меня.
— Я был тем, кто подлил ему Золотые капли.
— Что эти капли… что они делают?
— Стирают из памяти человека самые мучительные воспоминания.
— И Кайден забыл меня.
— Да.
— Хорошо, — ошеломленно прошептала я, стараясь собраться мыслями — Все правильно.
— Хорошо? Все правильно? — Он скривил рот. — Голубая кровь, ты не слышала, что я сказал? Он забыл тебя, потому я ему помог.
— А я помогу вспомнить.
Пошатываясь, Рой приблизился ко мне, сжал плечи и склонился так, что наши лица оказались на одном уровне.
— Никогда. — Его дыхание пахло алкоголем. — Хорошо слышишь? Никогда, ни при каких обстоятельствах его воспоминания о тебе не вернутся.
— Ясно, — оторопелая и раздавленная, я судорожно сглотнула подступивший к горлу комок слез. — Тогда я заставлю его полюбить меня заново.
— Ты совсем идиотка?
— В таком случае, может, мне тоже глотнуть Золотых капель?! — с яростью выкрикнула я, стряхивая его руки.
Знахарь отступил, с протяжным стоном растер лицо ладонями.
— Меня тошнит от самого себя!
— Ты сделал то, что должен был, — медленно вымолвила я. — Как я могу тебя обвинять? Лучше Кайден без воспоминаний, но живой, чем убивший себя из-за воспоминаний. Не находишь?
Рой смотрел долго, пытливо. А потом вдруг положил руку мне на затылок и осторожно привлек к груди. Мы обнялись, тесно и с болью, так обнимаются близкие друзья, пережившие одинаковую утрату.
— Дурочка, ты слишком добрая, — пробормотал во всклокоченные волосы.
— Ты тоже меня не знаешь. Я эгоистка и вовсе не добрая.
В Абрисе чувствовалось неизбежное увядание лета. Низкие тучи ложились на рогатые горные пики, и на улице, несмотря на позднее утро, царили сумерки. Частил мелкий дождь. Нацепив непромокаемый безразмерный плащ, я вышла во двор и оглядела фасад дома с темными потеками. Со стороны было совершенно незаметно, что горный коттедж превращен в тюрьму.
Присев, прямо на дорожке с помощью стило я нарисовала светлую руну «третий глаз», открывающую скрытое колдовство. Знак блеснул розоватым всполохом, а когда погас, но на стенах загорелись сотни темных рун, покрывавших дом от фундамента до крыши. Я присвистнула от восхищения. Идеальная магия! Она опутывала жилище, но совершенно не ощущалась. Руки чесались изучить артефакт, создающий подобное сложное колдовство. Стоило потушить «третий глаз», как знаки на стенах тоже исчезли. Прежде чем вернуться в дом, я предусмотрительно затоптала ногой выжженный на земле контур.
Рой проснулся. Растрепанный, болезненно-бледный он жадно пил из бутылки какое-то снадобье. Судя по виду, знахарь искренне сожалел, что не помер от опьянения еще вчера, потому что сегодня чувствовал себя живым трупом.
— Доброе утро? — ухмыльнулась я.
— Не издевайся, — прохрипел он, оторвавшись от горлышка, и вытер рукавом рот.
— Виски?
— Настойка от похмелья, — болезненно морщась, он открыл крышку ковшика, стоявшего на очаге, и дернулся, когда в лицо пахнуло влажным паром. — Что это?
— Острая похлебка по рецепту Валерии Уваровой, — отрапортовала я. — Кайден утверждает, что острая еда помогает от похмелья, но каша деда Вудса — это насмешка над кулинарией.
Стянув дождевик и переобувшись в домашние туфли, я усадила страдающего знахаря за стол и, стараясь не греметь посудой, чтобы у него не звенело в больной голове, принялась накрывать завтрак. Поставила перед Роем миску с похлебкой, нарезала хлеб, выложила на тарелку подтаявшего сливочного масла. Сама уселась напротив и скомандовала:
— Ешь, пока горячее.
От еды шел ароматный дымок.