* * *
В лесной пещере Кийт долго не мог уснуть, ворочаясь с боку на бок. Он длительное время бодрствовал, а потом соскользнул в пучину сна, как в бездонный темный омут.
Среди ночи, едва только слабые лучи полной луны, вышедшей из-за облаков, коснулись земли, он внезапно проснулся от гнетущего страха, заполонившего каждую клеточку организма. Сразу стало понятно, что это неспроста.
Так ощутимо могло разбудить лишь то самое трагическое, черное предчувствие, которое внезапно охватило его у костра, когда из языков пламени на него стал надвигаться странный женский образ.
Каждая клетка тела Хрипуна тревожно вибрировала. Каждый сегмент его организма словно впитывал агрессивные телепатические импульсы, источник которых был пока совершенно непонятен.
С первых же секунд Хрипун понял по силе ментальных сигналов, что неприятности, которые он предчувствовал, уже подступили совсем близко.
В такие моменты телепатические способности его обострялись, активизировались, и он мог мысленным зрением мог видеть даже сквозь неживую материю. Мысленный взор проникал сквозь заросли кустарника, толстые стволы вековых деревьев, даже сквозь прочные каменные стены. Временами Кийт таким образом ориентировался в пространстве и был способен предвидеть будущее, безошибочно предсказывая приближение беды.
Но сейчас неожиданно до чуткого слуха Хрипуна донеслось нечто совершенно непонятное, нечто тревожное и пугающее. Ничего подобного он за всю свою жизнь не слышал…
В эту полуночную пору огромный лес обычно всегда был наполнен самыми разнообразными звуками, не прекращавшимися ни на мгновение.
Гудение ночных насекомых сливалось с дикими воплями хохочущих попугаев. Прерывистый хруст веток спорил с осторожным шуршанием травы.
Но сейчас ночной лес словно вымер. А этот странный звук, разорвавший ночной воздух, оказался совсем непохож на завывание ветра, плеск водопада около озера или шелест листьев.
Странный звук словно разбухал и ширился. Он приближался с бешеной скоростью, превращаясь в… громкий женский смех!
Хрипуну казалось, что гигантский лес, раскинувшийся кругом, содрогался от этого непонятного смеха. Ему чудилось, будто ветви мощных деревьев сотрясались, что кипарисы и пальмы раскачивались от крепких корней до высоченных крон и, все равно, смех продолжал надвигаться.
Издевательский, саркастический женский смех точно разбухал в ушах Кийта. Не в силах больше оставаться на одном месте, Хрипун вскинулся на своем ложе и огляделся вокруг.
Все было спокойно. Казалось, что этот непонятный шум достигает только его слуха. Никто из сёрчеров словно ничего не слышал. Все продолжали спокойно спать под сводами лесной пещеры.
А между тем было совершенно очевидно, что женский смех нарастал. Звук его усиливался с каждым мгновением и становился совершенно невыносимым. Хрипун ясно чувствовал, как, по мере приближения однообразного звука, его сердце невольно сжимается.
Вокруг ощутимо сгущалась напряженность. Даже сырой ночной воздух вокруг, казалось, становился вязким и плотным.
Внезапно все смолкло. Стих даже ветер, шевеливший листву деревьев. Даже небольшой водопад, изливавшийся в озеро, лежащее рядом с пещерой, казалось, мгновенно иссяк.
Хрипун почувствовал, словно вокруг что-то переменилось.
Он явственно слышал, что откуда-то из чащи потек жаркий, страстный женский шепот. Каждый дюйм пещеры заполнял умоляющий призыв.
Кийт прислушался, и ему показалось, будто он разбирает в этом мерном, как прибой, шепоте одну-единственную, обжигающую чувства фразу:
«Иди ко мне… иди ко мне… иди ко мне…»
Странное опьянение волнами окутывало его мускулистое тело с головы до ног. Такого невероятного, мучительного возбуждения Хрипун не испытывал уже давно. Казалось, он снова превратился в нетерпеливого девственного юнца, мечтающего о первой настоящей встрече с женщиной, мечтающего познать свою желанную.
«Иди ко мне… иди ко мне… иди ко мне… Зеленоглазая Ратта ждет тебя…» – повторил таинственный голос, и от каждого слова все тело Кийта покрывалось гусиной кожей.
Душа его изнывала от сладостного восторга, и тело словно стало набухать, подчиняясь возбуждению. От восторга он вскочил, хотя даже не понимал, кто такая Зеленоглазая Ратта и почему она вдруг ждет его поздней ночью.
Эйфория подчинила его мозг. Блаженство обдувало сознание сладостными горячими потоками. Нечто подобное бывало с ним когда-то давно, в юности во время учебы в школе Аббатства.
Тогда почтенный наставник, священник Лелио учил, что в таких случаях нужно сосредоточенными молитвами смирять жар плоти. По привычке Кийт закрыл глаза и стал произносить священные тексты, взывая о защите к Распятому Спасителю и Святой Троице.
Обращение к сакральным словам быстро помогло, но по-прежнему сознание Хрипуна заливали потоки странной эйфории. Это насторожило его еще больше. В памяти всплыло воспоминание о лукинаге.
Для усиления ментального трансцендентного контакта, во время учебы в Аббатстве почтенный наставник Лелио разрешал пользоваться легендарной лукинагой, довольно сильным наркотическим средством.
С годов ученичества Хрипун прекрасно помнил те ощущения. Через миг после приема лукинаги наслаждение сперва с силой ударяло в сознание тугой маслянистой струей… потом оборачивалось на несколько мгновений предательской слабостью во всем теле, а вслед за этим разливалось по жилам ровным и уверенным ощущением просветленного динамического спокойствия.
В небольших порциях раствор лукинаги приносил легкое забвение, раскрепощение сил и душевную свободу, помогая даже бороться со страхом перед дремучей неизвестностью. Но Кийт прекрасно знал, что стоило немного переборщить, как это вещество обрекало человека на верную гибель.
Иногда люди настолько привыкали к дурманящему вкусу лукинаги, что становились полностью зависимыми. Они делались вялыми, сонными, безразличными ко всему, и жизнь их заканчивалась печально. Те, кто настолько привыкали ко вкусу лукинаги, что не могли жить без нее, словно уходили куда-то вглубь собственного сознания.
Поклонники лукинаги точно закукливались в кокон собственных ментальных импульсов и становились полностью равнодушными к окружающей жизни.
Таких людей в Республике Метс было немного, и все же они порой встречались. Их легко было определить по бесстрастному взгляду тупых «рыбьих» глаз, которым они окидывали всех, не узнавая порой даже самых близких людей.
Поэтому священник Лелио с младых лет заложил в память Кийта кодированную защиту, своеобразный порог сопротивляемости этому препарату, так что Хрипун мог пользоваться лукинагой в небольших дозах, не опасаясь за радикальное изменение структуры своей психики.
Порой Кийт прибегал к помощи лукинаги и никогда этого не скрывал от своих приятелей. Но сейчас он совершенно точно знал, что ничего не принимал накануне вечером!