Седьмая Линия. Летом в Париже теплее - читать онлайн книгу. Автор: Анастасия Валеева cтр.№ 28

Он покачал своей большой головой. «Черная шапочка» так и сделал. Он взял из рук старшего, севшего на переднее сиденье, рядом со «спортсменом», крутящему баранку, черную тряпку и, неуклюже работая руками, завязал Яне глаза. Повязка больно сдавила ее голову, парень не церемонился.

— Чего Корнил так завелся? — спросил «спортсмен».

— Видно, Ушак ему дал просраться! — хихикнул «черная шапочка».

— Заткнитесь вы оба! — рявкнул на них взбешенный парень, выполнявший роль старшего.

— Кончай, Шатап, — обратился к нему «черная шапочка», — чего ты взъелся? Никто ж не виноват!

— Ушак другого мнения, — властным баритоном возразил Шатап.

Присутствие бандитов страшно тяготило Яну. Джемма жалась к ней и, зарываясь рукой в теплой собачьей шерсти, Яна чувствовала облегчение. Ей нужно было защититься от извержений враждебной энергии, бурлящей в этих недоносках и свободно изливающейся наружу. Когда речь шла о пациенте, изнемогающем под бременем отрицательных импульсов, под гнетом болезни, Яна точно знала что делать.

Теперь же дело касалось ее самой. Она сама должна была освободить себя от тягостного присутствия этих недочеловеков, вливающих в нее клокочущие злобой и ненавистью сущности. Она должна изогнуться и потом так резко выпрямиться, чтобы душившие ее мука, страх, подавленность упали с ее тела, разомкнулись, ушли в бесконечность.

Когда она сунула руку в карман и нащупала колоду в окружающей ее спасительной черни проглянуло что-то светлое, Яна не удивилась. Это был еще один прямоугольник, фрагмент загадочного изображения. На этот раз Яна увидела ноги женщины, небольшой участок выше колен, сами колени и голени. Стройные, мраморно-белые ноги покоились на подушке, а та — на пышной драпировке.

Яна чуть заметно улыбнулась. Эта бледная кожа, эти взбитые драпировки, медленно кружащие во тьме, были словно тихим приветом из другого мира.

— Приехали, — разорвал кружево образов трескучий голос «черной шапочки». — Эх, не завидую я Ушаку.

— А я тебе не завидую, если не заткнешься, — прогрохотал Шатап.

— Нет, а я-то чего? — снова не выдержал Хомяк. — Они эту сволочь вычислить не могли, а мы — крайние.

Хомяк выказывал наивное возмущение, которое зачастую отличает горячих, неопытных неофитов, верящих в то, что они уже приняты в команду матерых волков.

Машина остановилась. Хлопнула дверца. Кроме знакомых ей голосов, Яна услышала другие и поняла, что люди, ехавшие в «Ауди», тоже здесь. Грубые руки сорвали повязку с головы Милославской. Она скорее не увидела, а почувствовала серебристую пустоту зимнего воздуха. Из него, холодя глаза металлическим блеском, выплыли ворота и забор из красного кирпича. Эта картинка отличалась такой жизненной простой и прозрачностью, такой хрустальной наготой и обыденностью, что Яна, которой порой красная сумка мерещилась кровавым пятном, была приятно удивлена пробудившейся в ней способности видеть мир в его житейских реалиях.

— Вылазь, — Хомяк дал ей в бок немилосердный тычок, — чего заснула?

Яна вышла из машины, увлекаемая Джеммой. Ее тут же подхватили под руки бандиты и повели к дому. Яна подняла ногу на ступеньку, потом на следующую. Джемме она мысленно приказала ничего не предпринимать, и та беззвучно следовала рядом.

Яну втолкнули в просторную комнату. Она была квадратная, с широкими, в мавританском стиле диванами и креслами с подушками, с низким овальным столом и уютным камином. На окнах — тяжелые, затканные золотом велюровые занавеси темно-фисташкового цвета. За столом сидел мужчина в строгом деловом костюме и галстуке в лимонную полоску. У него был лысеющий лоб и макушка, тонкие, неправильные черты лица, бледная кожа, насмешливый и оценивающий взгляд.

Яна увидела и другого мужчину, определив в нем заместителя. Его по-лошадиному вытянутое лицо и глаза неопределенного цвета были ей знакомы. «Это тот, кого бандиты называют Ушаком», — подумала она и оказалась права.

— Какого хрена приволокли сюда эту собаку! — заорал он. — На цепь ее и в погреб! А эта, — кивнул он на Яну, — пусть поможет вам ее отвести. И без глупостей, ты, слышишь? А то тебе и твоей зверюге каюк!

— Ушак, — шеф холодно взглянул на парня с вытянутым лицом, — чего-то ты и твои мальцы плохо соображаете.

Яна «увидела» смущение Ушака. Усилие не давать волю эмоциям и сохранять выдержку придавало его некрасивому лицу напряжение. Глаза Шатапа были уставлены в пол, он излучал бешенную злобу и ненависть, но также прятал свои настоящие чувства, воплощая идеал жестокого слуги, преданного своему господину. Хомяк с собачьей преданностью смотрел на хозяина.

Яну под руки вывели в коридор. Справа шел «спортсмен», направляя свою пушку на Джемму, слева — Хомяк, плотно прижав дуло своего пистолета к Яниному виску. Яна чувствовала исходящие от Джеммы сигналы, точно та спрашивала разрешения кинуться на бандитов. Яна мысленно запретила ей это делать, боясь за ее жизнь. Когда за Джеммой захлопнулась тяжелая металлическая дверь погреба, Яну пронзили тоска и страх. Присутствие бандитов мешало сосредоточиться, посмотреть в будущее. Нет, Яна не страшилась смерти, но переживала за Джемму. С заново завязанным глазами Яну впихнули в ту же комнату. Ничего не изменилось: сухой насмешливый мужчина в галстуке по-прежнему восседал за столом, положив руки на его отливающую черным блеском поверхность.

— Вот и мы, — его застывшие в мерзкой усмешке губы зашевелились, — не думала, не ждала? Наверное, никак не поймешь, для чего мы тебя и твою суку сюда приволокли. Как там тебя звать? А, — пренебрежительно махнул он рукой, — не имеет значения.

— Яна Милославская, — процедил Ушак.

— Только на это ты, Серега, и годен, — состроил презрительную гримасу главный, — никак эту суку гребаную изловить не можете. Но теперь у меня есть медиум… — он судорожно рассмеялся. — Так ты поняла, что от тебя требуется? Ты же обладаешь сверхъестественными способностями, видишь на многие годы и километры вперед. Я хоть и не верю во всю эту чушь, но чем черт не шутит, на войне — как на войне, все средства хороши.

Он скосил свои наглые глаза на Яну. В его манере держаться сочетались высокомерное презрение, издевательское балагурство и нарочитая, судорожная веселость, за которой угадывались злобная жесткость, стремление повелевать и приверженность беспощадному террору. В общем, все черты, присущие самодуру.

— Как вы узнали?

— Здесь вопросы задаю я, — резко одернул он Яну, давая волю своей ненависти, — и к тебе у меня тоже будет вопросец. Вернее, приказ. Не выполнишь — тебе и твоей борзой — крышка. Навоз жрать заставлю! — неожиданно его глуховатый властный голос обрел звучную силу. — Поняла?

Яна слабо кивнула.

— Вот и отлично, — растянул он свой тонкий ехидный рот в усмешке. — Ты ведь знаешь эту Горбушкину? Знаешь? Иначе что ты делала на вокзале, какого черта торчала у поезда? Вероника Шкавронская, насколько мне известно, тоже тебя просила эту девку разыскать… — он пронзил ее «рентгеновским» взглядом.