Я тебя породил…  - читать онлайн книгу. Автор: Анастасия Валеева cтр.№ 16

— П-п-п-п… — задумчиво пропыхтел Сапрыкин и стал наклоняться к биркам, висевшим из-под каждой клеенки. — Раменцев, Сухова, — тихо называл он, подходя то к одним нарам, то к другим. — Ага! Вот! Незнамова Галина Дмитриевна! — выкрикнул он через некоторое время совершенно неожиданно для нас. Оба мы в один голос охнули.

Дмитрий Германович вдруг резко сорвался с места и вплотную приблизился к Сапрыкину. Затем он отрывисто взмахнул рукой и откинул клеенку. Милославская стояла на своем прежнем месте и с ужасом взирала на происходящее. Незнамов отшатнулся и ладонью закрыл глаза.

— Что? Что с ней?! — сквозь зубы с горечью выдавил он.

— Труп обгоревший, — пожав плечами, хладнокровно констатировал Сапрыкин.

Не владея собой, гадалка приблизилась к своему клиенту. То, что она увидела, шокировало ее как ничто, что до этого вызывало у нее ужас. Больше всего у девушки было обезображено лицо. Хотя местами тело почему-то оказалось практически не поврежденным. Она лежала совершенно обнаженная, с вытянутыми вдоль тела руками.

Дмитрий Германович беззвучно затрясся, снял с себя пиджак, заботливо прикрыл им тело дочери, а потом бессильно прильнул к ее телу, обхватив его обеими руками.

— Она? — через некоторое время молчания спросил Сапрыкин.

— Рост, фигура и даже родимое пятно на ноге… — слегка приподнявшись и поглаживая тело, протянул Дмитрий Германович.

— Возраст по-моему тоже, — несмело добавил Сапрыкин.

— Ну вот, — указательным и большим пальцами зажимая глаза, провыл Незнамов, — а ты говорила жива…

В его словах теперь не было той агрессии, с которой он поначалу накинулся на Милославскую. Казалось, он настолько душевно обессилел, что не мог сразиться с ней в словесном поединке. Хотя, возможно, его сердце переполнили чувства куда более сильные, чем злоба и негодование, не оставив последним места.

Дмитрий Германович вновь молча склонил голову на тело и зашелся беззвучными рыданиями. Сапрыкин, привыкший к такому ходу дел молча стоял в стороне, отвернувшись. Яна не находила себе места, впервые, наверное, в своей жизни увидев, как мужчина плачет.

Незнамов через некоторое время неожиданно выпрямился, рукавом утер глаза и с необыкновенной твердостью в голосе проговорил:

— Ну все, хватит! — Затем он перевел взгляд на Сапрыкина и отчеканил: — Сделайте все по высшему классу. Я оплачу любые затраты.

На этих словах клиент гадалки развернулся и, твердо ступая, зашагал к дверям, закурив на ходу. Яна не пыталась его догнать, отлично понимая, что какие бы слова она в этот момент не произнесла, способных утешить отца, потерявшего дочь, все равно не нашлось бы, да и она себя ничем в его глазах оправдать она не могла. Честно говоря, последнего ей и не хотелось, так как она не видела ответа на вопрос, куда делся ее таинственный дар безошибочного предвидения.

Выйдя на улицу, Милославская подсознательно обрадовалась всему тому, что ее окружало: солнцу, небу, птицам, деревьям, людям, снующим туда-сюда — и заключила, что жизнь, вопреки всему и для нее, и для Дмитрия Германовича продолжается.

Незнамова к тому моменту уже и след простыл, и Яна, выйдя на обочину дороги, поймала такси. С тяжелым сердцем она ехала домой, невпопад отвечая на пустые вопросы водителя. Она пыталась предположить, что станет делать теперь Дмитрий Германович, и переживала, как бы он не выкинул чего-нибудь «этакого», ведь по сути, цель его жизни со смертью Галюси себя исчерпала.

Молчаливо распрощавшись с таксистом, Милославская медленно открыла свою калитку, также безучастно измерила шагами двор, не разуваясь, вопреки привычке, прошла в свой кабинет, и, понурая, опустилась в кресло.

Незнамов, отъехав от морга, направился в собственный офис. Ему как никогда хотелось побыть наедине с собой, поэтому он буквально за пятнадцать минут разогнал всех сотрудников своего офиса, которые понять не могли, с чем такой поворот в распорядке их рабочего дня связан. Дмитрий Германович был далеко не в том состоянии духа, когда человек способен что-либо объяснять, и все возмущенные вопросы оставлял без ответа. Мысль о поездке домой он сразу категорически отодвинул: там все напоминало о ней, Галюсе. Ее комната, вещи и даже любимые с детства мягкие игрушки… Делом, которое он, увидев дочь мертвой, сразу же для себя обозначил, он заняться не мог: слишком слаб был Незнамов в этот момент перед лицом такой трудности.

Дмитрий Германович на каком-то подсознательном уровне принял решение сделать то, к чему никогда не имел привязанности — он намеревался опустошить щедро уставленный на всякий случай бар в своем кабинете. Незнамов всегда был слишком занят, поэтому у него отсутствовало время на то, чтобы сменить равнодушие к алкоголю на любовь или хотя бы уважение к нему. Если он и перехватывал рюмку на какой-нибудь презентации, то без особого желания, и на следующий день его традиционно мучила неимоверная головная боль, заставляющая в самых крепких выражениях вспоминать и презентацию, и ее организатора.

Оставшись, наконец, один, Незнамов, открыл дверцу довольно большого отсека полированной черной стенки, растянувшейся вдоль самой длинной стены его кабинета и стал доставать оттуда все подряд, не задумываясь. «Шардоне», виски, джин-тоник, водка «Абсолют» с грохотом в ряд устанавливались на маленьком столике.

Затем он нашел в столе у Люси штопор, а в холодильнике ополовиненный лимон и неначатую упаковку нарезки ветчины, которую Люся обожала и приготовила, наверное для себя. Начал Дмитрий Германович с «Шардоне», которое с трудом дрожащими руками открыл, в итоге все же поранившись штопором. Потом прешел на водку, и, вопреки всякой логике, стал запивать ее джин-тоником. Про закуску он забыл — лимон и ветчина через некоторое время покрылись тонкой сухой корочкой.

Опрокинув очередную рюмку, Незнамов закрывал глаза и произносил долгое «М-м-м-м…», словно у него начинал болеть зуб. Но болело у него другое… И если бы кто-то слышал эти звуки, он бы содрогнулся.

Дмитрий Германович во всем в эти мгновения винил себя. В том, что не уделял дочери достаточного внимания, в том, что не жил с ней одною жизнью, в том, что слишком часто был с ней гораздо более жесток, чем требовалось, и во многом другом. Но тем, чего он себе по-настоящему не мог простить, являлась его реакция на угрозы питерских конкурентов. Не уступив им приносящий хороший доход объект, он потерял самую главную, не осознаваемую им ранее ценность — дочь. Кому она нужна теперь, эта прибыль? И разве может быть с ней соизмерима его потеря?!

Это глубочайшее раскаяние сворачивало всего его, доселе казавшегося таким сильным и несгибаемым, в узел, ломало его и корежило, как податливую алюминиевую проволоку. Незнамов не осознавал течения времени, и неизвестно, сколько часов он провел так, пытаясь утопить себя всего в дурманящей жидкости.

* * *

— Да! Алло! Слушаю! Да говорите же наконец! — раздраженно воскликнула Милославская после того, как на ее слова никто не откликнулся.