Трудное время для попугаев - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Пономарева cтр.№ 48

Устя не понимает, как это произошло. Как сумел так незаметно и основательно вкрасться в ее жизнь Игорь Бещев. Ведь знала, давно знала, что он за человек! И, гуляя с Нателлой, ей поддакивала и сама возмущалась его изящно упакованными выходками на уровне тестов, которыми он травил бедняг одноклассников. Не всех, конечно, Савина, например, или Пеплоева, или Кукурбу не очень-то потравишь: эти – где сядешь, там и слезешь! А у Беса, безусловно, был нюх на опасность. И даже ради ценных сведений о свойствах человеческой природы он не стал бы подвергать себя ответным ударам: в этом была его гибкость, но и, пожалуй, очевидная трусова-тость, в которой, похоже, он не признавался самому себе, выдавая за осторожность. Но трусом, в законченном смысле, он не был. Взять хотя бы прошлогоднюю драку на улице после школьной дискотеки. Ведь он же не удрал, а мог бы – шел впереди всех метров на двадцать, и ему оставалось полшага до поворота. Никто его не звал, сам вернулся, сам вступился за Ленку, хотя она шла с Пикапчиком из седьмого «А». И ему, Бесу, а не Пикапчику рассадили голову и порвали шикарную куртку! Но все же…

Был один день, уже в восьмом классе. Устя запомнила его до мелочей. Встала, как обычно, полседьмого, сама, без будильника. Заставила себя выйти на балкон и сделать на ноябрьском холодке легкую зарядку – хорошо, их балкон смотрит на пустырь и можно не опасаться постороннего любопытства. Потом, под мамино ворчание: «С вечера надо все готовить!» – погладила форму, выпила остывший чай, сорвав кусок колбаски с бутерброда, обула-одела Валечку и побежала по обычному маршруту: детсад – школа…

В детском саду, однако, вышла заминка: сестренку после болезни в прежнюю группу не принимали, там начался свой карантин – по кори. А в другую она идти отказывалась: боялась, наверное. Не хотела подниматься по лестнице, подгибала колени, цеплялась руками за перила, ревела, жалобно подвизгивая, и не внимала никаким Устиным обещаниям. В конце концов, устав от бесплодных уговоров и чувствуя, что сама опаздывает, Устя шлепнула сестренку, сунула ее в руки незнакомой воспитательнице и побежала, унося второпях с собой, как выяснилось позже, детский гостинец – два яблока и пряник.

Как и следовало ожидать, день, неудачно начавшись, весь так и пошел наперекосяк. На втором уроке обнаружилось, что она забыла тетрадь с сочинением. Но так как «забыло» полкласса, всем влепили «пары». И это после того, как она мыкалась с этим сочинением до часа ночи! Потом, она где-то умудрилась потерять деньги на театр. Скорее всего, в детсадике, во время всей этой кутерьмы на лестнице.

– Давай я внесу за тебя, – предложила Нателла.

Но Устя отказалась: не хотелось ей просить дома во второй раз, тем более что с деньгами у них в семье теперь непросто.

На третьем уроке за окном сильно потемнело, как будто наступили сумерки, даже включили свет. А потом вместо привычного и надоевшего дождя повалил снег. Первый! Он пошел и погнал серый, усталый воздух от земли вверх, продырявливая его своими крупными белыми хлопьями. И нельзя сказать, что в этих хлопьях была подходящая моменту торжественность открытия сезона. Они были довольно суетливы, покорные ветру, кидались скопом то вправо, то влево, то, как будто передумав, не долетев до земли или же вспугнутые на ней чем-то, устремлялись обратно ввысь. Ввысь, ввысь, быстрей, быстрей! И, остановясь на полпути, плавным гигантским завитком, сперва медленно, но разгоняясь, разгоняясь, все стремительней, обреченней – к земле, как единственному прибежищу. В этом хаотичном движении было что-то притягивающее, полурадость-полусмута, как перед побегом или большим, через себя прыжком… Он летел, летел и летел, этот первый снег, и был как вестник из новой жизни, должно быть прекрасной, должно быть свободной и, может быть, даже вечной или хотя бы такой долгой, что время теряло там всякий смысл…

Устя смотрела в окно не отрываясь… Смотрела, смотрела, а в это время ее третий раз вызывали к доске! Лешки в этот день не было, и некому оказалось вовремя подтолкнуть в плечо или дернуть там за рукав. Устя вышла, чего-то отвечала, поминутно сбиваясь, – самой было противно! Нателла подсказывала, ее шершавый шепот раздавался на весь класс: «…электроотрицательность элементов возрастает в периодах…»

– Ты что, не учила? – спросила Устю Евгения Анатольевна.

– Не запомнила, – ответила Устя, печально глядя, как рука химички потянулась к клеточкам в журнале, как кончик пера засуетился, потом завис над пустой клеткой и… неожиданно клюнул ее, оставив почти незаметную, робкую точку. Евгения Анатольевна преподавала в школе второй год. Необходимость мгновенно оценивать знания учеников, даже когда они были явно недостаточны, повергала ее в смятение. Правда, иногда (это невозможно было предугадать заранее) с ней что-то случалось – на нее ни с того ни с сего нападала сверхуверенность: шли перекрестные опросы, оценки сыпались одна за другой, ни на секунду невозможно было расслабиться: она тут же славливала, ошарашивала вопросом и, не давая опомниться, если отвлекся, тут же поднимала другого, третьего… Это был настоящий марафон! А потом дистанция заканчивалась, и начиналась обычная, размеренная жизнь, почти без риска, с такими вот точками доверия, какую заработала Устя.

Уроки шли к концу. Последней была физика. Правда, еще висел классный час, но кто-то сказал, что не будет, что Кира куда-то там уезжает. Устя про себя прикидывала, что, если и будет, надо бы отпроситься с него. Вообще-то она сильно кашляла, и Кира Викторовна могла отпустить. А уйти ей нужно было, чтоб успеть дошить юбку, – соседка предупредила, что вечером заберет свой «Зингер».

И тут произошла эта мерзкая история. Физик Тугарин Антон Ильич (Тугрик) больше всего на свете ценил свежий воздух. Он, можно сказать, был одержим свежим воздухом! И при случае напоминал, что он, мол, не одинок, что великий художник Репин спал, ел и работал даже в самый лютый мороз при раскрытых настежь окнах. Но сам Тугрик пошел дальше: в отличие от Репина, он даже не носил шубы, а являлся в школу, и зимой тоже, в незастегнутом вельветовом пиджаке – розовощекий, легкий и стремительный! Во время перемен кабинет физики ожесточенно проветривался. Окна в нем не заклеивались, цветы на подоконниках не водились: они же не знали про великий пример гениального художника и без примера элементарно вымерзали. В школу то и дело наведывалась бабушка Люси Самохиной и поднимала бучу по поводу переохлаждения детей. Физик сначала доказывал, потом уступал, прикрывая часть окон, но только часть! Торчать в классе на переменах он никому не позволял. Если дверь не была закрыта на ключ, некоторые все же закидывали в этот заповедник свежести и гигиены свои портфели и сумки, чтоб не таскаться с ними по школе.

В этот раз Устя с Нателлой подзадержались на втором этаже, разглядывая в рекреации ошеломительный косметический набор, который продавала одна девочка из десятого класса. Цена у набора тоже была красивая, так что, полюбовавшись издалека, они печально поплелись на третий этаж, где должна была быть физика. До урока оставалось пять минут.

На этаже они поставили сумки на подоконник. Нателла извлекла полиэтиленовый пакетик с кукурузными палочками… В это время в другом конце коридора показалась классная. Она направлялась в их сторону. Устя хотела подойти к ней, отпроситься, но упустила момент. Кира Викторовна, разыскивающая, как видно, Тугрика, подошла к кабинету физики, дернула на себя дверь, широко раскрыв по привычке, и… обомлела! С каким-то ошарашенным видом она оглянулась на Устю с Нателлой. По ее искаженному лицу можно было решить, что там, за дверью, по меньшей мере лежит, сраженный наповал, сам несчастный учитель… Устя с Нателлой подались вперед, вытянув шеи. И тут в проеме между дверным косяком и отпрянувшей в изумлении мощной фигурой Киры Викторовны возникла дикая сцена: стоит Бес, а перед ним… скорчившись на коленях, с растрепанными волосами – Мокреева! Не глядя на открывшуюся дверь, что-то жалко канюча, вся красная, с потеками туши на щеках, она стала медленно и грузно подниматься лишь после того, как Бес брезгливо обогнул ее и вышел из класса.