Одновременно конно-механизированный корпус генерала Плиева, рванувший на север в сторону Днепропетровска, уже к вечеру того же дня отрезал пути снабжения и отхода 17-й немецкой армии, продолжавшей обороняться на левом берегу Днепра. Зажатая в углу, образованном руслами рек Днепр и Самара, 17-я армия, конечно, могла попытаться, прорываясь через боевые порядки кавмехкорпуса Плиева, отступить за Днепр и двинуться на соединение со своими в сторону Кременчуга или Кировограда. Но приказ на это все не поступал, а положение ухудшалось с каждой минутой, потому что с того момента, как кавалерию и танкистов на переправах сменит подошедшая из второго эшелона советская пехота, пытаться прорваться через ее оборону будет уже почти бессмысленно.
Вечером 25-го числа практически восстановивший свою боеспособность мехкорпус ОСНАЗ генерала Бережного, до того находившийся в ближнем тылу в районе Полтавы, неожиданно смял выставленные против него заслоны, состоящие из французских и бельгийских частей, и к рассвету 26 июля освободил Кременчуг вместе со всеми его мостами и переправами, попутно захватив плацдармы на правом берегу Днепра. На этот раз фельдмаршал Лист не сумел покинуть обреченный город и был взят в плен при попытке проехать через переправу, захваченную переодетыми в немецкую форму советскими диверсантами.
За то время, которое прошло после завершения активной фазы предыдущего наступления на южном участке фронта, кольцо окружения вокруг группировки генерала Паулюса за счет неистраченных резервов уплотнилось настолько, что всякая попытка его прорыва привела бы к тяжелейшим потерям или даже к полному уничтожению. При этом следовало учесть, что, если даже прорыв и удался бы, частям Паулюса пришлось бы пройти по враждебно настроенной территории не одну сотню километров, прорываясь через мощное большевистское механизированное соединение. Такая же мрачная перспектива замаячила и перед всей группой армий «Юг», в данный момент разрезанной на несколько изолированных «котлов».
При этом группа армий «Центр» оказалась настолько слабой, что попытка отвлекающего контрудара всеми подвижными соединениями, которые удалось наскрести, оказалась неудачной. Германские части просто увязли в узких дорожных дефиле между заболоченных лесных массивов. Как ответ на концентрацию немецких ударных соединений на узких участках фронта, советское командование применило концентрированную эшелонированную оборону, прорваться через которую за конечное время с конечными потерями было просто невозможно. В результате советские войска в районе многострадальной Жуковки понесли значительные потери. Но они не шли ни в какое сравнение с потерями бесплодно атаковавших их немецких войск. Две танковые дивизии, имевшиеся в распоряжении командования группы армий «Центр», лишившись почти всей боевой техники, стали таковыми только по названию…
Гитлер стоял и тупо смотрел на оперативную карту. Положение на Восточном фронте было катастрофическим. Сейчас, когда не осталось надежды на то, что Паулюс сможет вырваться из-под Харькова, необходимо было добиться того, чтобы он смог продержаться как можно дольше. Ведь если 6-я армия капитулирует, то большевики высвободят около миллиона солдат, что позволит им провести еще одно крупное наступление.
И почему он, фюрер Третьего рейха, глядя на карту, не видит тот единственный гениальный ход, который может принести ему победу?! Наоборот, даже после всех неудач, которые постигли их год назад, русские начали побеждать, а его генералы, наоборот, расслабились, словно старые и ленивые евнухи. Катастрофа плана «Блау» стала катастрофой для вермахта и всей Германии.
Положение на 4 июля, когда стало ясно, что войска понесли страшные потери, растратили свои наступательные возможности и при этом не добились успехов, стало катастрофой, потому что на тот момент можно было забыть о разгроме большевиков в этом году и о захвате кавказской нефти. А та обстановка, которая сложилась на нынешний день, окончательно лишила Германию всех надежд на победу в этой войне.
Фюрер ломал голову и никак не мог понять – что же такое случилось с большевиками, и почему они вдруг стали воевать лучше непобедимой доселе германской армии? Что произошло с русскими солдатами, которые еще год назад сдавались в плен десятками тысяч, а теперь сражаются за каждый клочок земли, словно берсерки, а их командиры, да и сам большевистский вождь, вдруг обрели прозорливость древних арийских вождей? А вот он, Гитлер, такую прозорливость потерял.
В тот момент, когда Гитлер был погружен в мрачные размышления, на освещенном настольной лампой столе у секретарши зазуммерил телефон. Выслушав то, что ей сказали в трубку, девушка зажала микрофон рукой и произнесла:
– Мой фюрер, к вам пришел на прием рейхсфюрер с двумя господами. Он просит вас принять их немедленно.
– Ага! – встрепенулся Гитлер. – Пришел мой кроткий Генрих! Ангела, передай, чтобы их привели ко мне!
Рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер был одет, как обычно, в великолепный серый мундир и блистал каким-то особенным лоском, отчего пришедшие с ним двое штатских терялись на его фоне. Гитлер недовольно поморщился и спросил у Гиммлера, в упор не замечая его спутников:
– Генрих, я полагаю, что ты пришел ко мне не из-за какого-то пустяка? Ведь ты знаешь, как я занят в связи с трудным положением на фронте.
Рейхсфюрер отрицательно замотал головой, при этом блики от стекол его очков заплясали по стенам кабинета Гитлера.
– Мой фюрер, – сказал Гиммлер, – я пришел к вам для того, чтобы передать вам важнейшую информацию, которая стала мне известна совсем недавно.
– Вот как? – удивился Гитлер. – Пока что все, что докладывают мне – это сводки с Восточного фронта. И я сомневаюсь, что мои генералы спешат докладывать их мне. Вы же знаете, Генрих, – наша армия терпит поражение от каких-то унтерменшей. Она гибнет в окружениях, отступает на запад, а большевики преследуют ее, убивая и захватывая в плен моих солдат и офицеров. А я никак не могу сосредоточиться и принять единственно верное решение, которое превратит поражение в победу. Почему же так получилось, скажи мне, Генрих – ведь ты всегда говорил мне правду!
– Мой фюрер, – ответил Гиммлер, – именно этим вопросом и занимаются подчиненные мне службы на протяжении последних месяцев. Одни искали предателей в наших рядах, ибо многое указывало на то, что к большевикам попадала секретная информация. Другие – руками и глазами наших агентов во вражеском тылу – пытались получить информацию о планах и замыслах русских, а также узнать, что знают об этом англичане и американцы. Третьи занимались изысканиями в области оккультных наук, озабоченные тем, что видимая ими во время медитаций аура мирового эфира претерпела сильные изменения и стала крайне неблагоприятной для нашего дела…
– Генрих, у меня очень мало времени, – поморщился фюрер, – если можно, будь краток и говори по существу. Мне нужны конкретные сведения, а не рассуждение об изменениях мировой ауры. Я эти изменения чувствую на своей шкуре и при этом без всяких медитаций.
– Если говорить короче, – произнес Гиммлер, – то мы установили, что полгода назад, еще в начале февраля, большевики получили извне значительную помощь, которая и позволила им переломить ход войны.