Дальше начались чудеса. Приблизившись, Кесменака разломил пополам лепешку и произнес весьма доброжелательным тоном:
– Позволь, почтенный, разделить с тобой хлеб.
– Буду искренне рад, о незнакомец, – с готовностью ответил Сумукдиар и сделал жест, предлагая бывшему врагу сесть рядом.
По законам Востока преломленный хлеб означал примирение. Удобно усевшись, Кесменака зычно потребовал, чтобы слуги волокли сюда его обед, что было исполнено мгновенно и подобострастно. Одновременно подали заказ гирканца. Плов был насыпан в блюдо высокой плотной горкой, на вершине которой имелась выемка, заполненная горячим маслом. Ложками, однако, в этих краях не пользовались – говорили, что есть плов ложкой – это все равно что щипать женщину пинцетом. Ухватив пригоршню риса, курбаши обмакнул его в масло и с наслаждением отправил в рот. Масляные струйки обильно струились по его бороде и запястью. Все еще настороженный, Сумукдиар последовал его примеру. Ели молча, изредка обмениваясь колючими взглядами.
– Мы с тобой теперь в одинаковом положении, – сказал вдруг бактриец. – Моя страна погибла, как и твоя.
– Увы… – Сумук разлил вино в пиалы. – Пусть этот день будет худшим в нашей жизни.
Они выпили. Курбаши вытащил из недр рисовой горы головку разварившегося чеснока и с наслаждением высосал размягченную острую массу. Сказал понимающе:
– Говорят, у вас в Средиморье плов готовят иначе…
– Боюсь, уважаемый, ты путаешь меня с кем-то, – натянуто улыбаясь, сказал Агарей. – Я приехал из Хозарского каганата, а Средиморье расположено южнее. Там – да, ты прав – варят плов по-другому. Только в Гирканских степях готовят сто двадцать видов подливки.
– Пусть будет так!
Больше они не разговаривали до тех пор, пока слуги не убрали грязную посуду, поднеся взамен блюда с фруктами, сладости и отличный чай хиндустанских и ланкийских плантаций.
– Тяжело сознавать, что сражался под ложным знаменем, – снова заговорил Кесменака. – Я был убежден, что мой долг – бороться против рысского ставленника Байрака, но оказалось, что тот был неплохим человеком, да и рыссы не желали нам зла.
– Почему же магрибцы не отблагодарили тебя, который пролил столько крови в борьбе за их дело?
Кесменака злобно зыркнул угольками глаз и мрачно произнес:
– Бактрийцы – гордый свободолюбивый народ. Мы никогда не покорялись иноземным завоевателям. И когда в Кушанские горы вторглись вандалы Тангри-Хана, мой отряд снова поднялся против захватчиков… И на землю Бактрии пришел ужас – сюэни, в отличие от рыссов, воевали без правил. Во многих кишлаках не осталось мужчин. И женщин тоже. А потом… Мы думали, что пределов жестокости достиг лишь некто Кровавый Паша, усмирявший мятеж в Шайтанде, но Тангри-Хан повелел собрать девяносто девять тысяч бактрийцев и соорудил из их черепов восемнадцать пирамид – на устрашение остальным!
– Не хочу злорадствовать, но вы сами повинны в случившемся, – со вздохом сказал Сумукдиар.
Его собеседник промолчал, скорбно покачивая головой. Потом яростно зашипел, не разжимая зубов: дескать отомстит ордынским убийцам. «В одиночку?» – усмехнулся Агарей. Кесменака побагровел от злости, но Сумук, упреждая взрыв, мягко проговорил:
– Бывает, что противники, враждовавшие по недоразумению, объединяются против истинного врага. Сегодня у нас общий враг, и ты, наверное, найдешь союзников, которые помогут тебе отомстить… Расскажи мне о сюэнях: как они воюют, чем вооружены…
Курбаши ненадолго задумался, собираясь с мыслями, и заговорил медленно, отрывисто, не скрывая ненависти к поработителям:
– Это орда дикарей – грязных и вонючих. В жару и холод носят меховые шапки. Для устрашения врагов с раннего детства уродуют будущих воинов глубокими надрезами на лице. Землю не обрабатывают – они же кочевые охотники и скотоводы. Воины скачут на низкорослых лошадях, сзади едут женщины и старики в повозках, запряженных яками и верблюдами, пастухи гонят стада ослов, баранов, быков. Посуда всегда приторочена к седлу. Уважают только молодых и сильных – эти жрут лучшие жирные куски, а старики доедают остатки. По смерти отца или брата – женятся на мачехе или снохе, чтобы работница или ее дети не ушли в другую семью. Часто берут в рабство своих же родичей, а с покоренных стран требуют дань рабынями… Ну, скотом и золотом тоже.
Его речь внезапно прервалась, и Сумукдиар забеспокоился: уж не иссяк ли Кесменака. Но после затянувшейся паузы Шакал-Амади возобновил свой рассказ, заговорив о том главном, что больше всего интересовало гирканца.
– С раннего детства мальчиков и даже девочек готовят сюэни к сражениям и охоте: едва ребенок способен усидеть верхом на баране, как уже владеет луком… А луки у них особые, мы так и не поняли, как из них стрелять. Оружие почти все бронзовое: мечи, кинжалы, стрелы, даже булавы. Прежде они не умели плавить железо – ведь для этого нужны особые печи, особые сорта каменного угля. Но теперь проклятые твари захватили наши плавильные мастерские и наши горные рудники!.. В бою сюэни налетают конными шайками до двух сотен клинков, забрасывают издали тучами стрел, затем ложно отступают, выманивая врага в погоню, а затем, раздергав полки противника на разрозненные отряды, внезапно наваливаются крупными силами и истребляют. После боя же непременно подвергают мучительной казни неприятельских вождей, которые не дадут клятву верно служить Тангри-Хану. Но, натолкнувшись на крепкий отпор, обращаются в бегство и в позор себе этого не ставят…
Внезапно Кесменака переменил тему и заговорил о том, что многие тысячи бактрийцев бежали от вражеского нашествия в Бикестан и Парфию. Похоже было, он собирался сколотить из соплеменников сильные отряды и развернуть партизанскую войну против захватчиков. Сумукдиар подумал, что такая борьба, несмотря на весь авторитет, ратное искусство и везучесть Горного Шакала, заранее обречена, ибо силы Орды непомерно велики. Он сказал, возвращая течение беседы в желаемое русло:
– У сюэней были, наверное, сильные колдуны и всякое магическое оружие?
– Да, в Орде есть ужасный чародей Иштари – мужчина и женщина одновременно. – Кесменака похабно ухмыльнулся. – Оно не покидает кибитку Тангри-Хана даже ночью… В бою Иштари повелевает ураганами, молниями, ифритами, драконами и страшными огнедышащими чудовищами, которых сюэни зовут тарандр. И еще говорят, Тангри-Хан украл из дворца хиндустанских богов какую-то ваджру, но пользоваться ею толком не научился. Он пытался применить ваджру против бикестанской армии, только получилось не очень удачно.
Похоже, бактрийцу нечего было добавить. Виноград, абрикосы, орешки, хурму и финики они доели, шербет и чай выпили, а время неумолимо подбиралось к сроку, назначенному Али-Азизом.
– Мне пора идти, – сказал Сумукдиар, потягиваясь. – Любовное, понимаешь, свидание. Вот что хочу сказать напоследок: я, конечно, всего лишь простой хозарин, но думается, что вскоре где-нибудь в этих краях схлестнутся армии сюэней и Великой Белой Рыси. Хотелось бы верить, что твой отряд в тот день будет сражаться против Орды.