Лабиринты веры  - читать онлайн книгу. Автор: Эллен Грин cтр.№ 19

Надо опираться на вещественные доказательства. В разговорах Ава никогда не упоминала о том, что эти двое могли быть ее биологическими родителями. Вероятно, потому, что ее с ними связывало только то, что Клэр хранила фотографию в ее детских вещах. И еще надпись на фотографии.

Если б была такая возможность, он сделал бы анализ ДНК обеих жертв, а потом сравнил бы их с ДНК Авы – тогда стало бы ясно, есть биологическая связь или нет. Только ничего не получится. Ведь он действует неофициально. Любой анализ тут же превратит расследование в официальное.

Рассел взял куртку. Ему надо подумать, и лучше всего у него это получается на ходу. Нужно прогуляться. Он выдвинул ящик стола и достал нож «Онтарио МК3» ^[9]. Затем зарядил свой «глок» и сунул его за ремень. На этот раз никому не удастся застать его врасплох.

Идя по лужайке, он мысленно составлял список предстоящих дел. Получить информацию по Россу Сондерсу, Мари Сондерс и Анаис. Съездить в Честнат-Хилл и своими глазами взглянуть на дом Оуэнсов. Поговорить с соседями.

Неожиданно Рассел остановился. Почему он давно не додумался до этого? Вбежав в дом и заперев дверь за собой, он схватил телефон и быстро набрал номер.

– Чарли? Это Рассел. Сделай одолжение. – Чарли Уокер служил лейтенантом в районном отделе полиции Хаддон-Тауншип.

– Говори.

– Я ищу материалы по младенцу, которого подбросили в католическую церковь Христа Спасителя в Вестмонте в январе тысяча девятьсот девяносто третьего. Можешь найти что-нибудь?

– В девяносто третьем? В январе?

– Младенец женского пола был найден в приходской церкви прямо перед мессой. В январе девяносто третьего. Позвони мне завтра на работу, если найдешь что-нибудь, ладно?

– Договорились. Но я тогда уже служил здесь, и у меня эта история никак не откликнулась. Я бы запомнил младенца в церкви.

– Ну если найдешь что-нибудь, дай знать. Только не пересылай по факсу. Я сам заберу. И, пожалуйста, никому об этом не говори.

– Понял.

Рассел тяжело опустился на стул. Ему стоило огромного труда не броситься со всех ног к Аве и не поговорить с ней о расследовании. Он представлял, как сидел бы с ней на террасе, делился бы с ней мыслями, слушал бы ее говор, который, несмотря на то что она выросла в Соединенных Штатах, сохранил слабый намек на акцент. Как вглядывался бы в эти странные, ясные зеленые глаза, любовался бы ее улыбкой. Он мысленно видел ее – волосы забраны назад, ворот белоснежной блузки слегка приоткрыт, грудь при каждом вздохе вздымается и опадает…

– Рассел, ты идешь в кровать? – Перед ним стояла Джульетт. Темно-русые волосы висели спутанными прядями.

– Да, – буркнул он.

Он сидел в последнем ряду церкви, чтобы остаться незаметным. Большинство его знакомых из окрестностей либо давно переехали, либо умерли, так что вероятность узнавания была мала. Церковь была погружена в полумрак, под сводами едва слышался тихий гул. Он мысленно перенесся в те годы, что ребенком провел здесь, в жизнь, которая контролировалась церковью. Его мать – она умерла, когда ему было шесть, – отличалась набожностью, и иногда он проводил в церкви шесть дней в неделю. Если не сидел на утренней мессе, или на воскресной, или не участвовал в собраниях Союза католической молодежи, не репетировал в хоре, то был в школе и, одетый в форму, полдня проводил вот на этой скамье и, склонив голову, повторял: «Дева Мария…»

Монахини в школе были жестокими. У него до сих пор виден шрам, оставшийся от того, когда его указательный палец зажали в парте. По костяшкам так часто били линейкой, что они стали нечувствительными. На его заднице не было шрамов от порки, но уж больно много ночей он не мог сидеть от боли. Он ничем не отличался от других. Однажды Лойяла – тот был неугомонным ребенком, всегда в движении – привязали к парте. У Билла монахиня костлявыми пальцами выдрала изо рта жвачку, а потом той же рукой влепила ему пощечину. Унижение, через которое они проходили, стало частью их натуры, когда они выросли. Да, он боялся, что священники и монахини накажут его, но еще сильнее он боялся отца. Прийти домой и сказать, что его наказали, означало новые побои. А дома били сильнее. Поэтому он ничего не рассказывал.

Конфирмация прошла, когда ему было восемь лет. Он, Лойял, Росс и Билл перед началом службы болтались в задней части церкви, охваченные нервным возбуждением. Отец Дженсон отругал их и стал осыпать оплеухами, пока их лица не покраснели, а в голове не зазвенело от боли. Их поставили в разные углы помещения, лицом к стене, и велели читать «Дева Мария». Билл, стоя в углу, хохотал и не мог остановиться; ему вторили хихиканьем из других углов. Их высекли ремнем, прямо перед службой. Он до сих пор видел смеющегося рыжеволосого Билла и его глаза, полные слез. Как после всего – долгих лет, проведенных в церкви, ежедневных месс, католической школы, детского хора, обязанностей служки – Билл мог стать священником, было выше его понимания. Это просто не укладывалось у него в голове.

Все началось в ночь после конфирмации. Они вчетвером стояли на углу Франкфорд и Аллеени. Над головами светили уличные фонари. Уже стемнело, но дома ни одного из них не хватились бы. Они приглушенными голосами делали свои признания. Потом тронулись с места и пошли. Все говорили быстро, перебивая друг друга и повторяясь. Тогда они впервые высказали вслух правду, которую все знали. Лицо Лойяла выражало что-то среднее между гневом и страхом. Билл печально свесил голову. Росс, стоик, делал вид, будто ему все равно, и рылся в карманах в поисках сигареты, украденной из отцовской пачки. Та ночь связала их навсегда, превратила в братство маленьких мальчишек. И до того, как разошлись по домам, они заключили пакт.

Оглядываясь назад, можно утверждать, что та ночь подготовила почву для всего, что должно было произойти в их жизнях. Он был готов на все ради любого из них. Подраться, убить, умереть. Почему же что-то пошло не так? Такое впечатление, что в ту ночь под фонарем вместе с ними была более мощная сила, которая свернула их на путь к трудной жизни и жестокой смерти. Много лет спустя их пакт – а в ту ночь просто набор детских «а давайте» – словно обрел собственную жизнь и в конечном итоге погубил их всех.

Сейчас в церкви стояла тишина. До благодарственного молебна оставалось еще два часа, но у него не было желания куда-то идти. Он ощущал, что в стенах здания присутствуют спокойствие и умерщвление. Такие до боли знакомые. Хотя это было кощунством – молить ниспослать силы, чтобы совершить зло, убить кого-то быстро и четко, – он не сомневался: Господь понимает многочисленные вариации греха и простит его за то, что он положит конец тому, чему было дано начало в его детстве.

Из темноты раздался тихий голос:

– Прошу прощения, сэр. Это вы хотели бы исповедаться?

В конвенте Христа Вседержителя у Мари Лавуазье-Сондерс была отдельная келья. Она остановила взгляд на пятне на стене. Стена была голой – ни религиозных атрибутов, ни картин, ни украшений, – белоснежной и чистой и одновременно выцветшей и потускневшей от времени. Мари была погружена в беспокойные размышления.