Бессмертным Путем святого Иакова. О паломничестве к одной из трех величайших христианских святынь. Путевые заметки - читать онлайн книгу. Автор: Жан-Кристоф Руфен cтр.№ 24

К тому же все словно объединилось для того, чтобы сделать эту часть Пути восхитительной. Сначала я радовался, что покидаю Кантабрию и ее побережье, удаляюсь от моря, которое до сих пор было для меня ориентиром и указателем направления. Отойти от линии побережья было все равно что снять руку с перил, и я гордился собой, как ребенок, который делает первые шаги без помощи взрослого. Неизвестная земля, даже в пределах, ограниченных метками для паломников, волновала душу больше, чем долгая монотонная череда пляжей и маленьких бухт.

Потом я был очарован Астурией. Путь здесь помечен так же заботливо, как в Стране Басков, и уводит странника от автомобильных магистралей, снова открывая перед ним старые дороги. В облике Астурии я сразу же почувствовал какую-то суровость, первобытную и одновременно в высшей степени благородную.

Символ этого грубоватого благородства – амбары на сваях, которые встречаются здесь повсюду. Такой амбар называется horreo (произносится «оррео». – Пер.). Эти маленькие постройки имеют очень древнее происхождение (говорят, что первые из них появились еще в эпоху неолита). На сваях лежат большие плоские камни, обтесанные в форме диска, которые не дают грызунам пробраться в амбар. Первоначально крыши у этих «орреос» были соломенные, и амбар окружала деревянная галерея, на которой сушили травы, колосья и цветы.

Теперь несчастные «орреос» часто бывают изуродованы бетонными лестницами, крышами из черепиц, толя или окнами. Многие из них превращены в гаражи, курятники и сараи, однако стоят на своих местах, и их можно узнать даже в чуждых им нарядах. Но некоторые прекрасно сохранились и возвышаются на своих каменных лапах – гордые свидетели многих тысяч прошедших лет. Эта сельская простота составляет удачный контраст с вычурностью современных домов, которые, надеюсь, что ненадолго, изуродовали побережье.

В этом чудесном краю, который лежит посреди гор, как драгоценность в ларце, воспоминания, связанные с Путем Святого Иакова, и культовые места тоже приобретают особую силу, потому что Астурия – край дороманских церквей (дороманским называется европейское искусство V–IX веков нашей эры. – Пер.).

Некоторые церкви хорошо отреставрированы, например та, которая находится рядом с монастырем Вальдедио. За другими почти нет ухода. Одну такую церковь я видел. Казалось, что деревня, где она стоит, покинута людьми. Но одна старушка увидела, как я брожу вокруг церкви, и жестом показала, что я замечен. Потом она надела на голову парик (наискосок) и заставила замолчать свою собаку. Та, как это часто бывает, была настолько похожа на хозяйку, что это смутило меня. Затем старушка вооружилась большим ключом и впустила меня в церковь. На этом отрезке Пути я был полон благодати, и осмотр церкви глубоко тронул мою душу. Характерная особенность прероманских построек – толстые стены, в которых прорезано мало окон, да и те узкие, как бойницы: тогда еще не умели строить потолки в виде крестовых сводов. Поэтому внутри царит полная темнота. Хотя эти постройки стоят на поверхности земли, тому, кто в них входит, кажется, что он попал в катакомбы. Стены украшены не резьбой, а фресками, изображающими колонны и окна, которых нет в стенах. В луче плохого фонаря, которым размахивала моя проводница, возникали бородатые лица, части одежды, орлиные крылья или бычьи рога. Я отлично знал, что темы рисунков взяты из Евангелия. Но эти фигуры, выведенные охрой на неровной стене, больше подходившей для пещеры, чем для церкви, вызывали у меня ощущение, что я вернулся более чем на тысячу лет назад, в те далекие доисторические времена, к которым принадлежали амбары на сваях. Так в Астурии христианство позволяет увидеть свои корни. Они оказываются длинней, чем можно было ожидать, и связывают его с древнейшими примитивными формами духовности. Это лишь усилило восхищение, которое вызывала у меня эта религия.

К старинному зданию позже, несомненно в XVII веке, была пристроена лестница, которая вела на колокольню. Я спросил свою проводницу, когда произошло это досадное изменение облика церкви. Женщина ответила, что лестница, конечно, очень старая, и в доказательство этого добавила: «Она уже была здесь, когда я родилась». Тут проводница назвала свой возраст. Ей было столько же лет, сколько и мне! У меня стало тяжело на душе.

Эта несчастная женщина выглядела жалко – надетый набекрень парик, судорожные движения больного хореей тела и шаткая походка. От ее вида это место казалось еще более ветхим, а посещение церкви ассоциировалось для меня с жестоким приготовлением к смерти. Но торжествующая фигура воскресшего Христа выглядела еще убедительней. Я испытал сильное желание броситься к подножию креста и умолять Бога оказать мне милость – дать здоровье в этом мире и вечную жизнь в мире ином. Так я оказался в том же положении, что люди Средних веков, и в первую очередь тогдашние паломники, изнуренные страданиями после испытаний, которым подверг их Путь, снова чувствовали надежду только в тепле и темноте этих святых зданий.

Моя проводница не утаила от меня ни один угол памятника старины. Иногда она использовала висевшую на проводе лампу без абажура, которую приводила в действие большим бакелитовым выключателем (бакелит – вид пластмассы. – Пер.). Он издавал при этом звук, глухой и скрипучий одновременно, который напомнил мне детство.

Единственным жестом, который у этой бедняжки получался с необычной быстротой, было легкое движение руки, которую она, выходя из церкви, протянула посетителю, раскрыв ладонь, чтобы получить несколько монет и сразу же спрятать их в каких-то таинственных и, вероятно, тоже дороманских по стилю складках своего вышитого фартука. Перед тем как уйти, я спросил, действует ли еще церковь. Женщина ответила, что каждое воскресенье священник служит в храме мессу. И сказала мне с остатком гордости, которая, должно быть, освещала всю ее жизнь, что этот священник – ее брат.

На протяжении всего нескольких километров Астурия позволяет путнику увидеть ярчайший контраст: после первобытного и бедного сельского христианства перед ним предстает роскошь богатых монастырей. В Вальдедио монахи, словно сошедшие с картин Сурбарана, пели вечерние молитвы в великолепном алтаре эпохи барокко, похожем на золотую шкатулку. Это зрелище казалось частью другой религии – не той, которой принадлежат грубоватое благочестие сельской церкви, ее старый священник и его сестра-калека. Но вся сила христианства именно в том, что оно объединяет в себе эти две столь противоположные формы духовности, хотя расстояние между ними так велико. Между монахами в их святом замке, который называется «аббатство», и деревенскими попиками-плебеями в их церквях грубой постройки, похожих больше на сарай для сена, чем на собор, перекинут прочный мост – одинаковые для тех и других символы и обряды. В течение веков христианство отдавало Европе свою мощь и свое величие, но часто расплатой за это становилось однообразие жизни общества: людям полагалось соблюдать порядок, установленный Богом. Каждому было указано его место. Откладывая все перемены до последних дней жизни, обещая последним, что они станут первыми, убеждая людей терпеть несправедливость и ждать единственного последнего решения – суда Божьего, христианское духовенство набросило на Европу – особенно это относится к католической Испании времен Реконкисты – сеть с мелкими ячейками, в которую каждый человек, где бы он ни находился, был пойман, как рыба в невод. С тех пор сеть была разорвана. Разум, прогресс, свобода вырвались из нее наружу и сделали свое дело – создали наш потерявший иллюзии материалистический мир, в котором каждый человек считается равным всем остальным и имеет полную возможность эксплуатировать себе подобных.