Командарм - читать онлайн книгу. Автор: Макс Мах cтр.№ 41

Ели украинский борщ и тефтели с отварным картофелем, выпили водки — женщины тоже — заговорили о городе. Тема почти случайная, тем более что из четверых присутствующих лишь Кравцов и Молотов знали Питер по прошлой жизни, однако нейтральная, неопасная, позволяющая "навести мосты". С Вячеславом Михайловичем Макс раньше знаком не был, но кое-что слышал, да и "память будущего" нет-нет да подбрасывала кое-какие "детали к образу". В целом Молотов оказался человеком довольно симпатичным и явно неглупым. Но как коммунист, показался Максу излишне прямолинейным, а в качестве партийного функционера — слишком осторожным, если не сказать большего. К тому же Молотов заикался и это его, по-видимому, подспудно тяготило, заставляя быть даже "упертей", чем он, возможно, был на самом деле. А вот жена у него оказалась куда как более открытой женщиной. Громкая и яркая, хотя и не слишком красивая, Полина Семеновна производила приятное впечатление, но в отличие от Рашели Семеновны самостоятельной партийной личностью не являлась. Во всяком случае, пока…

2.

Кравцов раскурил трубку и, встав из-за стола, подошел к одному из двух окон, выходивших на улицу. Разросшиеся деревья почти полностью закрывали от взгляда проезжую часть, но все-таки в их голых ветвях ощущалось больше простора, чем в пространстве, сжатом каменными стенами.

"О дайте, дайте мне свободы…"

Но, если честно, ария князя Игоря совершенно не подходила ни к настроению Макса, ни к той ситуации, что сложилась в Республике.

Но и дивиться на самом деле не на что. Все случившееся являлось хоть и не проясненным в деталях, но вполне очевидным с точки зрения главных тенденций, определявших ход социальной революции в России. К сожалению, многопартийность "среди родных осин" не прижилась, и виноваты в этом были в одинаковой степени, как большевики, так и их оппоненты. Макс лучше многих других представлял себе процессы отчуждения, уведшие в оппозицию левых эсеров, меньшевиков и анархистов. Увы, но не срослось. Были ли виноваты в этом Ленин и Троцкий? Очевидно, да. Но не следует забывать, что Прошьян и Мартов приложили к этому никак не меньше усилий. Идеология, помноженная на силу личности способна произвести ту еще гремучую смесь. А результат печален: не подпертые ни слева, ни справа конкурентами и союзниками, коммунисты все глубже погружались в мрачное одиночество единственной политической силы в стране. Возникала, словно мыши из сора, и все больше усиливалась — в ущерб демократическому централизму — партийная бюрократия. И в довершение всех бед, в отсутствии межпартийной конкуренции резко усилилась, достигнув невероятного напряжения, фракционная борьба…

* * *

Между первым и вторым стаканами чая обсудили военную реформу. То есть, "обсудили" — всего лишь форма речи. Риторический прием. Приличия ради, так сказать. На самом деле говорил в основном Троцкий, задавая Кравцову вопросы только по некоторым, очевидно особо тревожившим Предреввоенсовета аспектам проводимых изменений. Однако не все так просто, и вновь, как и прежде, в их первую "неофициальную" встречу, "беседа" не вылилась в обыкновенную лекцию на заданную тему. Никак нет. Если слушать внимательно — а Макс был более чем сосредоточен — из высказанных Львом Давыдовичем мнений и "мыслей вслух" можно было узнать, и, разумеется, не случайно, "многое о многом". Умный оценит, как говорится, глупец — не поймет. Но Кравцов не дураком уродился: и понял и оценил. Компартия была далека от единства и однородности своих рядов. Она состояла из многих, зачастую радикально отличающихся по социальному составу, интересам и видению ситуации групп. Старые большевики и новые партийцы, пришедшие в организации после октября семнадцатого. Выходцы из других революционных партий, до сих пор имевшие, пусть иногда и далеко спрятанное собственное мнение, и правоверные, колебавшиеся всегда и только вместе со своим партийным списком. Эмигранты и "местные", те, кто провел лучшие годы в тюрьме и подполье. Ответработники и рядовые солдаты партии, городские и сельские, образованные и малограмотные. Встречались среди них и искренне верующие, и те, кто с трудом подбирал слова на "великом и могучем". Да еще — до кучи — и возникшая, казалось бы, ниоткуда бюрократия, партийная, военная, хозяйственная… Ну и идеалисты, — куда же без них! — начетчики, оппортунисты… Кого только не было в "тесных рядах", кто только не вносил свою лепту в общее дело! И у всех, как и должно, свои интересы, свое особое видение "путей развития русской революции". Но и в верхах — So viele Menschen, so viele Meinungen ^[23], как говорят вслед за латинянами немцы. У каждого из Вождей — своя теория, свои сторонники, и, разумеется, свое Эго. Иногда — у некоторых — даже два.

— Макс Давыдович, — Троцкий дождался, пока закроется дверь за порученцем, принесшим им горячий чай, и пытливо посмотрел на Кравцова. — Что произошло в январе двадцать второго?

"В январе двадцать второго… хм…" — мысль пронеслась быстрым эхом, отзвуком давней бури, но для стороннего наблюдателя, по-видимому, незаметно.

— Это было насыщенное событиями время, — пожал плечами Кравцов. — Убийство Зиновьева, подготовка к съезду, пленум ЦК, восстановление Военконтроля… Что конкретно, Лев Давыдович, вас интересует в январе двадцать второго?

— Я имею в виду дело Микояна, — взгляд Троцкого отяжелел, и стекла пенсне напряженную сосредоточенность глаз не скрыли, а, казалось, напротив — усилили.

— Никакого дела не было, насколько я знаю, — "охота на охотника" являлась личным поручением Ленина, и никто об этом деле ничего определенного не знал, и знать не мог. Тем тревожнее становилось от осведомленности Троцкого.

— Не было, — кивнул Вождь. — Дела не было, а что было?

— А что вам рассказал об этом Михаил Михайлович? — допущение казалось вполне здравым: Лашевич с недавнего времени снова вошел в РВС, став еще одним заместителем Троцкого и одновременно заместителем наркома по Военным и Морским делам Фрунзе.

— Не будьте наивным, Макс Давыдович, — пыхнул папиросой Троцкий, не отпуская, впрочем, тяжелого взгляда. — Лашевич мне такие вещи рассказывать не станет. Он был, да и остался, сторонником Григория Евсеевича, оттого его в "посредники" и определили. Компромиссная фигура — ни с Фрунзе против меня, ни со мной против Фрунзе…

— Тогда я должен знать источник вашей осведомленности, — твердо поставил условие Кравцов. Возможно, он зарывался, но, с другой стороны, "нутром чуял" — иначе нельзя. Шестерить не хотелось даже перед Троцким, как бы Кравцов не уважал Льва Революции "за глаза".

— Мне рассказал об этом Владимир Ильич, — Троцкий чуть дернул губой, но это было единственное проявление эмоций, которое он себе позволил. — Я знаю, некоторые… товарищи… распускают о наших с Владимиром Ильичем отношениях вздорные, клеветнические слухи, но истина, Макс Давыдович, в том, что на самом деле нас связывали узы взаимного уважения.