Рыжий бродяга Тоби. Кот, подаривший утешение в самые трудные дни - читать онлайн книгу. Автор: Селия Хаддон cтр.№ 19

К счастью, кот понадобился моему племяннику. Конечно, сам он об этом не догадывался, но когда я попросила племянника присмотреть за Чернышом, пока мы съездим на месяц в отпуск, он согласился. Я знала, что в детстве племянник обожал книжку «Уличная кошка», в которой рассказывалось о кошке, мечтавшей стать домашней.

Племянник оказался идеальной целью для моего плана. К концу месяца он переименовал черного кота в Мака и согласился со мной, что для уюта и радости в доме ему не хватало только этого кота. Мак долго и счастливо жил у него – и все благодаря нечестной игре одной тетушки, то есть меня!

Без него Мурлыка стала счастливее, да и Ронни тогда еще не был эмоционально готов ко второму коту. Толстая Ада и Толстая Мурлыка приучили его любить себя. Ронни любил обеих, но еще не превратился в преданного кошатника, готового влюбиться в любое пушистое создание с пышным хвостом. Он любил конкретных кошек, а не весь кошачий род. Мне было над чем раздумывать, вырабатывая в муже нежное отношение к кошачьим.

* * *

Образ жизни Ронни не располагал любить домашних животных. Хотя он по-прежнему выезжал в горячие точки, характер этих командировок изменился. Теперь муж занимался темой угонов самолетов. Террористы поняли, что стоит угнать самолет, и они привлекут к себе всеобщее международное внимание. Не все угоны заканчивались гибелью пассажиров, поскольку большинство террористов в то время вовсе не собирались заканчивать жизнь самоубийством. Тогда терроризм был политическим, а не религиозным.

Ронни и его друг Крис Добсон делали репортажи с пары угонов. Это подтолкнуло друзей к идее написать книгу о терроризме – «Комплекс Карлоса». Позже темой занялись разные американские специалисты, но именно Ронни был одним из первых, кто обратил внимание на эту проблему.

Работая над книгой, муж много времени проводил дома, конечно, в промежутке между командировками, и у него появилось больше времени для дневного ухода за кошкой. Когда моей матери поставили диагноз «рак», я смогла три дня в неделю проводить с ней. В мое отсутствие Мурлыка спала вместе с Ронни и, похоже, получала львиную долю его еды: мужу страшно нравилось кормить кошку с вилки. Мое отсутствие пагубно сказалось на ее фигуре!

Болезнь матери научила меня мириться со смертью во всей ее чудовищной силе. Наше общество не умеет принимать смерть. Когда-то большинство людей умирало дома, и друзья приходили к ним проститься. Сегодня люди умирают изолированными от всех за стенами больниц, домов престарелых или, если им повезет, в хосписах. Лично я испытывала необдуманный оптимизм относительно способности медицины снимать боль и облегчать страдания.

Мамина смерть стала для меня шоком, неприятным открытием того, как умирают люди. Мама упала осенью и со Дня святого Валентина находилась в медицинском доме престарелых. Официально ее диагноз звучал так: «плоскоклеточный рак языка». Через неделю врачи сказали мне, что ей не становится лучше. Похоже, рак распространился на какой-то внутренний орган, возможно, поджелудочную железу. Попытки выяснить это были бы слишком мучительны для умирающей 80-летней женщины.

Мама категорически не хотела признавать, что у нее рак в терминальной стадии, и поэтому слышать не хотела о хосписе. В результате она умирала медленно и мучительно: день за днем, час за часом у мамы отказывали разные органы. Она умерла через семь дней и четыре часа после того момента, когда перестала пить воду. Я дежурила у маминой постели, и это были худшие дни в моей жизни. Я не готовилась к такой смерти, однако весь этот мучительный процесс и агония проходили на моих глазах.

Мы с братом сидели у материнской постели день и ночь, прислушиваясь к ее дыханию, и ожидали конца. Иногда к нам присоединялась местная черепаховая кошка Кэнди. Она садилась в изножье постели и мурлыкала, а иногда просто спала. Ее глаза открывались, моргали и закрывались снова. Кэнди была настоящим утешением для моей матери, пока та еще находилась в сознании. Теперь присутствие кошки успокаивало нас с братом.

Мамины глаза ввалились, кожа обтянула скулы. Зубной протез вынули, поэтому ввалились и щеки, нос заострился – стал «острым, как перо», по выражению Шекспира. Постепенно индивидуальные черты, которые делали эту женщину моей матерью, стирались и заменялись чем-то абсолютно безличным. Кожа на лице сначала была белой. Потом дни сменяли друг друга, и кожа желтела, превращаясь в старый пергамент. На щеках появились красные пятна. Такие же пятна появились и во внутренних уголках глаз.

Этот переход от жизни к смерти был непростым. Мама отказалась пить, поэтому не могла принимать обезболивающие препараты. Я заказала для нее морфиновую помпу, но возникла задержка с доставкой самого морфина. С большим трудом я уговорила маму выпить растворенные в воде обезболивающие через соломинку. За прошлый год я часто насильно заставляла ее есть и пить, и на этот раз мама, к счастью, согласилась сделать для меня то, на что ее не могли уговорить медсестры и врачи.

Я не знала, что ее перевели на «ливерпульский уход». Согласно этому методу, человеку не дают есть и пить, и ему становится легче умереть. В доме престарелых меня попросили больше не давать маме воды. Я боялась дать ей воду, так как она могла подавиться. Мне нужно было не обращать внимания на ее приказы, то есть слушать врачей и сестер.

Я сидела рядом с мамой, и морфиновая помпа иногда вздыхала. Каждый такой звук означал, что мама получает очередную дозу наркотика. Я не знала этого, а некоторые сестры не умели обращаться с помпой. Поэтому я рассказала о звуках и спросила, все ли нормально.

Маме делали дополнительные инъекции какого-то обезболивающего в связи с ненадежной работой помпы. Действие укола длилось четыре часа, и все это время мама спала, а приходила в сознание, только когда не делали уколов.

Мамина речь была неразборчивой, хотя однажды она попыталась мне подпевать, когда я запела колыбельную: хотела, чтобы она снова заснула. Некоторым гостям мама улыбалась. Мне казалось, она о чем-то умоляет.

У мамы пересох рот, и она пыталась облизать губы. Язык распух, покрылся сухими чешуйками. На внутренней стороне щеки образовалась огромная серая язва. Я пыталась смачивать мамины губы смесью сидра с лимонным соком и купила для этого в аптеке маленькую кисточку. Жидкости оказалось слишком много, и мама начала давиться.

В тот момент я могла думать только об одном: я хотела, чтобы мама умерла поскорее и ее страдания закончились. Конечно, я могла положить им конец сознательно, ведь маме достаточно было просто подавиться. Однако я не могла решиться убить ее таким образом. Я перестала давать ей жидкость, но мне было мучительно видеть, как мама страдает от жажды.

Я до сих пор виню себя за то, что позволила врачам и сестрам контролировать ее умирание. Я должна была хоть как-то помочь маме.

Каждые четыре часа сестры двигали ее для ослабления давления на страдающее тело. В эти моменты я выходила из комнаты, но слышала, как она говорила: «Не делайте мне больно» и «Я не могу продолжать». Я видела, как мама страдает, когда мочится в постель, наклонялась к ней и говорила: «Все нормально, мама, не волнуйся», но мама очень нервничала и протягивала ко мне свои тонкие, как спички, руки, отчаянно пытаясь подняться. Запрет мочиться в неположенном месте усваивается в первые месяцы жизни. Даже умирание не ослабляет его силы.