Коронованный рыцарь - читать онлайн книгу. Автор: Николай Гейнце cтр.№ 40

Последние, хотя и не были часты, но все же потеряли для Виктора Павловича интерес новизны.

Цепь, приковывающая его к этой женщине, становилась все тяжелее и тяжелее и парализовала даже те мгновения наслаждения, которые одни искупали его положение скованного по рукам и ногам раба.

Сбросить с себя эти оковы он не осмеливался даже думать.

Грозный призрак бесчестья и наказания туманил ему мозг и леденил кровь, задерживая биение сердца.

Его жизнь представляла сплошную муку.

Любовь к Зинаиде Владимировне росла не по дням, а по часам, разжигаемая ревностью да к тому же бесправною, а потому самою мучительною.

Виктор Павлович бывал у Похвисневых не часто, так как Ирена, Бог знает откуда знавшая каждый его шаг, делала ему сцены за частые и долгие визиты.

Эти сцены с безумствами и угрозами положительно делали его больным на целые недели.

Вернувшись со службы, он с головной болью и в нервной лихорадке бросался на диван, с которого переходил на постель.

Даже Ирена поняла, что пересолила и стала к нему нежнее и ласковее.

Эта нежность и эти ласки выводили его из себя, но чтобы не раздражать женщину, в руках которой была его судьба, он делал вид, что доволен изменившимся ее отношениями к нему.

Известно, что люди всегда слышат то, что или не надобно, или не следовало бы слышать.

Это случилось и с Виктором Павловичем Олениным.

То и дело случайно доносились до него слухи об успехах старшей Похвисневой при дворе, об ухаживании за ней Кутайсова и о предполагаемом получении ее отцом, Владимиром Сергеевичем, того или другого высокого поста в государстве.

Об этом говорили не только в свете, но в офицерской среде, и тон этих разговоров был таков, что хотя, по их существу, к ним нельзя было придраться, но они били и по без того разбитым нервам Оленина.

Сердце его разрывалось на части.

Девушка, которую он чуть не боготворил, стала предметом людских пересудов, и, казалось, только высота ее положения при дворе останавливала злоязычников на полдороге.

Они, казалось, боялись, что грязь, брошенная слишком высоко, камнями упадет на их головы.

Они говорили о семье Похвисневых в наивно-почтительном тоне, прикрывая им ядовитые намеки и делая невозможным со стороны друзей этого семейства вообще, а Оленина в частности, какое-либо заступничество.

«Нет дыма без огня», — говорит русская пословица.

Виктор Павлович понимал, что в этих толках есть много страшной истины.

Она, Зинаида, на его глазах гибла для него навсегда.

Он был бессилен прийти и вырвать ее из того омута, в который толкали ее придворные интриги.

«Она, как чистое, невинное дитя, — думал он, — соблазненное блестящими погремушками, навешанными над пропастью, доверчиво тянется к ним и сорвется в бездну… Это бабочка, стремящаяся на красивое пламя и обжигающая об него свои крылья… Если бы он мог войти в их дом на правах жениха, он сумел бы предостеречь ее, он сумел бы вовремя сильной рукой ухватить ее и спасти от падения. Но что он такое? Ничто! Не только теперь, но и в будущем… Никогда, никогда не может он быть для нее ничем, хотя хотел бы быть всем…»

Эти мысли каплями раскаленного свинца падали на его мозг.

О, как в такие минуты он ненавидел Ирену, стоявшую грозным призраком между ним и все более и более отдаляющейся от него дорогой ему девушкой.

В последние два визита его к Похвисневым, дамы совершенно не вышли к нему.

Пришлось ограничиться короткой беседой с генералом.

— Бабье мое в хлопотах, собираются… — во время последнего посещения Оленина сообщил Владимир Сергеевич.

— Куда?

— В Москву, батюшка, в Москву, на коронацию…

— И вы едете?

— За неволю потащусь, нельзя…

— Говорят, ваше превосходительство, вы получаете назначение?..

— Говорят, говорят…

— Да разве вы-то не знаете, правда ли это?

— Где мне знать… Это все граф, он и знает…

Виктор Павлович пожал плечами. Страшные сомнения его подтверждались.

Наконец, в двадцатых числах марта 1797 года двор уехал в Москву. Уехали и Похвисневы. Уехал и Иван Сергеевич Дмитревский.

Оленин рассчитывал тоже вместе с частями своего полка участвовать в коронационных торжествах и, таким образом, хоть издали наблюдать за своей богиней.

Ожидания его не оправдались. Он в числе немногих офицеров, был оставлен в Петербурге, для несения караульной службы.

В этом неожиданном для него распоряжении начальства Виктор Павлович угадал сильную руку прекрасной Ирены.

Ненависть его к этой женщине увеличилась, но увеличился и страх перед нею.

Борьба с ней, мысль о которой порой приходила ему в голову, видимо, была невозможной.

Ее красота была ее властью.

Оленин покорился своей судьбе и засел дома, выходя только для исполнения своих служебных обязанностей.

В отсутствии государя они были не часты и не обременительны.

Петербург, тот Петербург, в котором вращался Виктор Павлович, почти весь перебрался в Москву вслед за двором.

Перенесемся туда и мы.

Император Павел — первый из государей, до торжественного въезда в Москву, оставался в Петровском дворце, построенном Екатериной II.

После приезда императора в Петровский дворец, был назначен особый день для принесения поздравлений.

Митрополит Платон, когда их величество вышли принимать поздравления, сказал краткую речь с лицом, по тогдашнему его болезненному состоянию, бледным и страждущим, но светлым и сильным голосом, с особенным чувством.

Император был до того растроган, что закрыл лицо и заплакал, за ним заплакала императрица и во всем собрании разве десятый человек не плакал.

— Преосвященный, — громко сказал Павел Петрович, отирая слезы, — не забыл я, сколько обязан вам, и признательность свою покажу перед светом.

В тот же день император прислал митрополиту Платону Андреевский орден.

Торжественный въезд в Москву состоялся 29 марта в вербное воскресенье.

Въезд отличался великолепною пышностью, но, по отзывам очевидцев, обошелся не без курьезов.

В церемонию наряжены были все придворные чины — камергеры и камер-юнкеры.

Не привыкшие к верховой езде, они представляли из себя пресмешные фигуры.

Многих лошади завозили куда хотели, и эти изящные царедворцы теряли свои ряды и производили путаницу в шествии.

В этот день стоял большой мороз, и это случайное явление много повредило парадности и стройности шествия.