XXIII
После свидания
Глеб Алексеевич с необычайной тревогой во взгляде проводил глазами вышедшую из дверей столовой Дарью Николаевну и долго смотрел на эту дверь почти с выражением нескрываемого ужаса. Правая рука его даже несколько опустилась, и он не заметил этого. Его привел несколько в себя голос Фимки, которая, следуя приказанию своей барышни, усердно начала доматывать шерсть.
— Вот опять, барин, две петли спустили, да и не прямо руки держите, мотать неловко… Барышня заругается…
Салтыков перевел свой взгляд на Фимку, поднял правую руку вровень с левой и поправил спустившиеся петли.
— Вот так ладно… — почти покровительственно заметила Фимка.
Мотанье шерсти продолжалось: Машинально держал руки Глеб Алексеевич совершенно прямо, но мысли его были далеки от находившейся в его руках шерсти и от стоявшей перед ним Фимки, в руках которой наматываемый ею клубок вертелся и прыгал, как шар в руках искусного жонглера. Его взгляд снова устремился на дверь, выходившую в угольную конату, и он, напрягая слух, старался уловить хотя бы малейший звук происходившего в гостиной. Но оттуда не доносилось ни звука. Разговаривали, значит, совершенно тихо, но что говорили, что?
Этот вопрос мучительно царил в его мозгу. Он знал, что его тетка, Глафира Петровна Салтыкова, находится здесь, в этом доме, через комнату от него, в гостиной Дарьи Николаевны, он знал это, а между тем, он не верил в этот несомненный факт.
Он мысленно припомнил свой разговор с ней каких-нибудь три с небольшим недели тому назад, припомнил ее почти доходящее до бешенной злобы отношение к Дарье Николаевне, резкость выражений, которыми она не щадила ее, и появленние «гордой генеральши», «московской аристократки» в доме только что недавно на все лады честимой ею девушки, не укладывалось в его уме.
«Зачем приехала она? Чтобы лично оскорбить Доню, чтобы заставить ее отказаться от него, чтобы нарисовать ей картину ее будущего вступления в родство с людьми, которые ее ненавидят, презирают!» — мысленно отвечал себе на этот вопрос Салтыков, и холодный пот выступал у него на лбу.
«Ему необходимо выйти, не давать в обиду дорогую Доню, помешать незаслуженно оскорблять ее!» — неслись в голове его мысли.
А, между тем, он сидел, не двигаясь с места. Руки его были связаны шерстью. Он делал движения, чтобы освободить эти руки, но его останавливал почти грозный окрик Фимки:
— Барин, Глеб Алексеевич, что вы делаете, так ведь, не ровен час, полмотка спустите, запутаете не приведи Бог как, барышня страсть рассердится… Беда…
Он повинуется, продолжает сидеть и старается держать моток как следует, чтобы не случилось беды, за которую барышня рассердится. Мысли его принимают другое направление. Продолжающая царствовать тишина в гостиной является этому причиной.
«Но ведь Доня себя в обиду не даст, значит, разговор у них там идет по хорошему… — начал думать он. — Иначе бы отсюда был слышен ее голос, так как если дверь в гостиную из угольной и закрыта, то все же громкий разговор был бы слышен, а Доня, если ее обидят, конечно, разгорячится…»
Но о чем же может с ней говорить тетушка Глафира Петровна по хорошему?
Глеб Алексеевич недоумевал, убежденный, что старуха не изменила своих взглядов на его брак. Он знал тетушку, знал ее неуступчивость и упрямство, известные всей Москве. Зачем же она приехала сюда? Сердце Глеба Алексеевича снова сжималось тяжелым предчувствием беды. Время шло. Моток был смотан, и Фимка бережно уложила клубок в стоявшую на рабочем столике рабочую корзинку своей барышни и удалилась. Она, видимо, догадалась, что посещение теткой барышни волновало Глеба Алексеевича, так как через несколько времени снова появилась в дверях столовой и таинственно произнесла:
— Уезжает!
Сказав это слово, она снова скрылась. Салтыков продолжал сидеть в глубокой задумчивости, в прежнем положении, с руками, протянутыми на колени. При сообщении Фимки об отъезде генеральши он встрепенулся и весь отдался томительному ожиданию, вперив свой взгляд на дверь, ведущую из столовой, в которой должна была появиться Дарья Николаевна.
«Сейчас все разъяснится! По лицу Дони я узнаю, что произошло…» — думал Глеб Алексеевич.
Время, казалось ему, тянулось необычайно долго.
Наконец, он услышал шаги, идущей в столовую Дарьи Николаевны. Ему показалось, что его сердце остановилось. Он весь вытянулся и побледнел. В дверях стояла его невеста.
— Что? Как?.. — почти выкрикнул он и положительно впился глазами в Дарью Николаевну.
Ее лицо было совершенно спокойно. На губах играла полупрезрительная, полунасмешливая улыбка.
— Уехала? — подавленным шепотом произнес он.
— Уехала, — ровным, спокойным голосом отвечала она.
— Что же она? Зачем она… приезжала?..
Дарья Николаевна, вместо ответа, вынула из кармана подаренную Глафирой Петровной табакерку и поставила ее на свой рабочий столик, около которого сидел Салтыков.
— Это она подарила?.. — воскликнул Глеб Алексеевич и даже весь затрепетал от радости.
— Не украла же я ее у ней… Еще в этом, кажись, не замечена… — со злобной иронией в голосе произнесла Дарья Николаевна.
— Разве это я мог подумать… — укоризненно проговорил Глеб Алексеевич. — Но я положительно поражен, ведь ты этого не знаешь, тетушка дарит табакерки очень редко и только тем, которые ей уж очень нравятся…
— Значит и я понравилась… Она была со мной очень ласкова.
— Да, неужели, Доня? — воскликнул Салтыков.
— Чего, неужели!.. Я, ты знаешь, никогда не вру…
— Но это меня крайне удивляет, после того, как она последний раз приняла меня… Как она, вообще, смотрит на мой брак и на… тебя.
Он с трудом произнес последнее слово.
— Надоумил ее, видишь, кто-то посмотреть на меня самой, а не судить по слухам…
— Вот как!
— Ну, вот, она и посмотрела.
— И что же?
— Осталась, видимо, довольна. Она баба умная, но я ведь тоже не глупая…
— Ты у меня такая умница, такая умница!.. — восторженно воскликнул Салтыков. — Но что она говорила относительно свадьбы?
— Ничего, она согласна…
— Да что ты!
— Вызвалась сама быть моей посаженной матерью.
— Доня!
— Пригласила завтра нас с тобой к себе обедать…
— А про меня не спрашивала?
— Ни слова.
— Но как же это ты сделала?
— Как, очень просто, я была с ней почтительна и любезна…
— Ты волшебница, Доня… Дай я тебя поцелую… — вскочил со стула Глеб Алексеевич и заключил Дарью Николаевну в свои объятия.
Та не сопротивлялась. Совершенно успокоенный, Салтыков радостно и весело перешел к обсуждению со своей невестой предстоящего завтра первого визита к Глафире Петровне. Он даже пустился было давать советы относительно туалета Дарьи Николаевны, но был тотчас же остановлен последней.