Фабрика #17  - читать онлайн книгу. Автор: Ян Кошкарев cтр.№ 8

На глаза попался нож с синей ручкой, лежащий на столе перед Ниной Григорьевной. Одного взгляда на покрытое кровью лезвие хватило, чтобы сообразить – им и производились хирургические операции.

– Твою ж мать…

Этим ножом он днем резал пирог у себя на кухне и на ручке остались его пальцы. Там могли оказаться и отпечатки убийцы, но Коренев почему-то сразу решил, что найдутся только его следы и Нины Григорьевны.

Влип по самые помидоры.

Первым порывом было схватить салфетку и вытереть ручку ножа, но в последний момент сдержался. Прознают, и будешь объяснять, почему заметал следы, если не виноват.

Выключил свет и вышел из квартиры. В коридоре остались красные отпечатки от повидла, тянущиеся до самой двери. От себя вызвал по телефону полицию и замер, вслушиваясь в шуршание веток за окном: не бродит ли убийца поблизости?

Выбежал на улицу и до приезда наряда сидел на скамейке в тонкой курточке. Его трясло от вечернего холода.

Подъехали два автомобиля. Дрожа, словно в тумане, вел за собой людей в погонах, заводил на кухню, показывал расположение комнат и выслушивал удивленные возгласы при виде увечий Нины Григорьевны. Наконец, один из оперативников представился следователем – Знаменским Денисом Ивановичем – и увел в зал для составления протокола, пока остальные продолжили осматривать место преступления.

– Фамилия-имя-отчество?

После стандартных анкетных вопросов перешли к непосредственному сбору показаний. Честно рассказал, как провел сегодняшний день. Начал с прихода Нины Григорьевны в гости, упомянул Виталика и продиктовал его телефонный номер. Жена, конечно, убьет Виталика, если узнает о звонке из полиции, но тут уж не семейных драм.

– Уверен, он подтвердит ваше местонахождение в предполагаемый момент убийства, – кивнул следователь.

Выглядел он скучно. Непримечательная внешность скрывала возраст – ему можно было дать от тридцати до пятидесяти. Говорил он спокойным голосом, буднично, будто заполнял библиотечный формуляр, а не протокол по делу об убийстве. После каждого вопроса устремлял на Коренева отрешенный взгляд водянисто-голубых глаз и терпеливо ждал ответа, приглаживая редеющие волосы.

Следователь вопросы задавал строгие, словно Коренев вызывал у него подозрения. Коренев заикался и облизывал губы пересохшим языком. Его беспокоил нож. С каждой минутой волнение нарастало и вскоре сменилось паническим страхом: а что если его посадят на основании отпечатков?

– Можно обратиться, Денис… простите, забыл ваше отчество…

– Иванович, – подсказал Знаменский.

– Там на столе возле Нины Григорьевны нож лежит.

– Лежит, – подтвердил следователь. – По всему получается, орудие преступления.

– И я о том же, – Кореневу стало душно в квартире, хотя полчаса назад морозило. – Я упоминал, что Нина Григорьевна ко мне в гости приходила и я этим ножом пирог резал?

– И? – у Знаменского задралась бровь.

– Ну, на нем же… мои отпечатки остались.

– Разберемся, не переживайте. Насмотритесь фильмов, потом понавыдумываете, – успокоил следователь. – Нож чей? Ваш?

– Нет, Нина Григорьевна приносила.

– Она часто к вам в гости заходила?

– Частенько. Она сама жила, а ко мне забегала то с пирогом, то с булочками. Я ей вроде сына или внука, помогал по мелким бытовым вопросам – кран починить, замок поменять.

В ходе дальнейшего допроса Знаменский выяснил, что Коренев снимает у знакомых квартиру по соседству, а в девятой квартире – третьей на площадке – никто не живет и стучать туда бесполезно. Рассказал Коренев и о том, что у Нины Григорьевны есть родственники, но они переехали в столицу и доступны только по телефону.

По окончании длительной и дотошной процедуры Знаменский передал протокол для подписи: «С моих слов записано верно». Пока беседовали, приехала «скорая».

– Потом надо квартиру на замок закрыть и опечатать, – сказал Знаменский и сложил письменные принадлежности в кожаную папку. – Где-то ключи должны быть. Не знаете, куда Нина Григорьевна могла их спрятать?

Он с грохотом принялся открывать и закрывать ящики стола.

– У меня есть, – Коренев достал из кармана связку и отцепил со спирали один из ключей – при свете лампы они различались без труда. – Она отдала, чтобы я за котом присматривал или на случай, если что-то произойдет, а ее дома не будет, – пояснил он и добавил упавшим голосом: – Оно и произошло, а она дома была.

Следователь прищурился и сунул ключ в карман.

– Идите к себе. Если понадобитесь, вас найдут.

Коренев вернулся к себе и полчаса сидел в кресле одетый. Некоторое время слушал через тонкие стены, как в квартире Нины Григорьевны топчется полиция и покрикивает друг на друга. К сожалению, ни слова разобрать не получалось. Потом шум пошел по подъезду – Знаменский решил пройтись по спящим соседям на других этажах и разузнать, не слышал ли кто странных звуков или не видел подозрительных личностей.

Наконец, дверь в квартиру Нины Григорьевны захлопнулась, и наступила окончательная тишина.

Поставил на плиту турку, положил на кухонный стол мобильный телефон и с минуту смотрел на него отсутствующим взглядом. Потом схватил и набрал вызов. Трубку долго не брали, затем сонный женский голос произнес в полной тишине:

– Андрей, чего не спится? Или с бабушкой случилось что-то?

Он сглотнул.

– Тамара, тебе из полиции не звонили?

– Нет, а должны?

– Да, – сказал скорбным голосом.

– Умерла? – догадалась по интонации.

– Убили.

Она замолчала, потрясенная новостью. После короткой паузы пообещала приехать день первым поездом, и на том разговор закончился, а Коренев остался один в пустой квартире.

…Он не сказал Знаменскому, что видел подобное – на картине немой девочки.

Почему этого не сделал? Возможно, пожалел Вадима Леонидовича. Если следователь заявится к родителям Маши и начнет расспрашивать о выставочной работе, для них это станет очередным поводом пожаловаться на руководителя художественной студии.

Да и как Маша смогла изобразить жертву так доподлинно, если только сама не видела?! Она не могла нарисовать это под влиянием чистой фантазии, Вадим Леонидович не был прав, когда толковал картину как автопортрет немого ребенка и материализацию метафоры. Более вероятно, что Маша воспроизвела портрет – не причудливую страшилку из воображения, а нечто реальное из прошлого. Ужасный факт из биографии. И приемные родители об этом знали, потому и пришли в ужас при виде картины.

Что делать? Сообщить Знаменскому? Задаст резонный вопрос, почему не рассказал сразу. Если, конечно, придаст значение этому факту – можно ли рисунок ребенка считать уликой?