План был до того элементарен, что Коренев поражался, как раньше не сообразил. Развитый интеллект склонен усложнять простые вещи, отметая их еще на стадии формирования мысли. Мы любим копошиться в надуманных ограничениях, в то время как очевидное решение лежит под носом и ждет-не дождется своего часа. Зачем распутывать сложный узел царя Гордия, если проще разрубить его мечом?
Коренев повеселел и неторопливо направился к «вертушкам», пришаркивая ножкой, словно арестант на прогулке перед побегом. Когда оставалась пара шагов и он приготовился к последнему решительному рывку, его остановил грозный окрик Ильича:
– Стой, шпиен, стрелять буду!
Замер и оглянулся. Дедушка не врал – в руках он держал ружье неведомого происхождения, направленное Кореневу в ноги.
– Отрываю огонь на поражение без предупредительных выстрелов, – предупредил Ильич. – Отойди от турникета! Не доводи до греха!
Коренев раздосадовано чертыхнулся, план дал сбой в неожиданном месте. Интересно, доводилось ли старичку стрелять из этого ружья?
– Я из него пятерых ранил, а одного насмерть зашиб, – сказал Ильич, чтобы не возникало сомнений. – Работает без осечек.
Проверять оружие на работоспособность не захотелось, и пришлось отойти от турникета.
– Придешь с пропуском, тогда пропущу! – сказал старичок и опустил ружье. – Без пропуска не пропущу. Вот и вся арифметика. Ясно?
Кореневу было ясно. Фабрика взяла его в плен и не собиралась выпускать без боя. В настоящий момент ее руками и ногами был мелкий сухой старичок с ружьем.
Побрел к стене, снял пиджак, расстелил на полу, уложил рядом портфель вместо подушки и принялся устраиваться поудобнее.
– Ты чего надумал? – озадачился Ильич.
– Выспаться хочу. Ночью все люди спят. Я – человек, тоже спать хочу.
– На полу, поди, холодновато будет.
– Ага, – подтвердил Коренев безразличным голосом, словно не его здоровье обсуждалось, а политическая ситуация на Кубе. – Замерзну, простужусь и помру от пневмонии, похороните меня под проходной и венок на забор повесьте. Когда кто-то на машине разбивается, такой же на столбе вешают.
– Не спеши помирать, – сжалился Ильич. – Ходи в мою каморку, переночуй на лежаке. Что я не человек? Сам понимаю, со всяким бывает.
Коренев без лишних слов воспользовался предложением и пошел обустраиваться на ночь. Коль уж Ильич не дает ему выйти с фабрики, пусть обеспечивает ночлег по высшему разряду.
– Там электрический чайник есть, чаю себе сделай.
– Я бы с большей радостью поел, – пробурчал Коренев.
– На столе в пакете бутерброды лежат, бери, мне не жалко, – отозвался Ильич. – Я не ем, зубы кончились, а на новые не заработал.
На небольшом столике лежал целлофановый пакет, в котором отыскались два бутерброда, завернутые в клочок газеты. Развернул и прочитал название: «Заводской вестник».
– Слышь, дед, а чего на фабрике делают? – спросил, с аппетитом жуя засохший хлеб с подветренным куском колбасы.
– Мое дело маленькое, – отвечал Ильич, – пущать-не пущать, а там пусть делают, что хотят.
Информативно. Коренев разгладил огрызок газеты в надежде, что хоть здесь найдется крупица полезной информации. «Заводской вестник» сообщал о выполнении плана на сто три процента, сетовал на проблемы с поставками сырья в прошлом квартале и хвалил отдельных сотрудников за старательный труд и изобретательность, проявленную при исполнении рабочих обязанностей.
Раздел «Из жизни руководства», занимавший основную часть полосы, в свою очередь проливал свет на повседневное времяпровождение Директора – нигде не упоминалось его имя, а исключительно должность, но непременно с большой буквы. Сообщалось, что Директор жив, здоров, в прекрасной физической форме, заботится о процветании фабрики, посвящает ей каждую минуту насыщенной жизни. Несмотря на огромную занятость, сумел выкроить несколько дней для отпуска и провел их в горах, прыгая, аки сайгак, по камням. На отдыхе среди прекрасной природы нашего края нашел большой белый гриб и видал всяких горных зверей – они Директора не боялись, а наоборот, выходили навстречу с целью полюбоваться выдающимся человеком и полизать соли из его рук.
Каждое слово выражало высшую степень восторга. Если бы Директор под скрип журналистского пера опорожнился с высоты этих самых гор, сей факт был бы преподнесен как событие героическое, совершенное с целью укрепления имиджа фабрики. Каждому рабочему полагалось восхищаться и гордиться работой на предприятии, ведомом к светлому будущему таким замечательным руководителем.
Коренев скомкал огрызок газеты и выбросил в мусорное ведро. Поглядел в зеркало, оценил свой жалкий облик, допил чай и устроился на тахте в надежде, что на этот раз обойдется без сновидений с Реей. Ее лицо чем-то походило на картину Логаевой.
#19.
Ильич тряс плечо и приговаривал:
– Вставай, молодой человек, да уходи, пока мне за тебя не влетело.
Коренев открыл глаза и уставился на наручные часы:
– Который час?
– Половина пятого.
Какой нехороший старичок. Не дает выспаться трудовому народу! Хотелось, чтобы оставили в покое и не мешали спать – впервые за последние дни выпало редкое счастье заснуть без сновидений.
– На проходной должен быть порядок. Сейчас все на работу попрут, а если тебя найдут, с работы попрут меня, – бубнил старичок и продолжал трясти, словно грушу.
– Встаю, встаю… – пробормотал Коренев. – Зачем кричать?
Он сел на лежаке и зевнул. Снаружи, через полуприкрытую дверь тянуло утренним холодом. Ильич по доброте душевной разрешил выпить кружку чаю. Коренев похлебал кипятку и прошел на фабрику.
План состоял в том, чтобы под стенами проходной подкараулить Владимира Анатольевича, идущего на работу, но Ильич вышел с ружьем и потребовал удалиться:
– Чего тут маячишь? – прикрикнул он. – Кыш отсюдова!
Коренев благоразумно отошел в сторонку и спрятался за угол ближайшего здания.
Владимира Анатольевича так и не дождался. Утешился возмущениями по поводу того, что его бросили среди скучных серых зданий, и никому и дела нет, как он выживает без еды и крова.
Постоял, сколько хватило сил, и отправился на прогулку по территории. Чтобы не заблудиться, делал карандашом маршрутные пометки на обратной стороне одной из страниц рукописи. Потом испугался, что у него найдут эту нарисованную от руки карту и примут за шпиона от конкурирующего предприятия, и рисовать перестал, а дорогу в лабиринте однообразных сооружений заучил на память.
Основным чувством, которое он испытывал, являлась смесь голода с негодованием. Ему повезло – он нашел столовую. График работы обещал, что откроется она к обеду, поэтому пришлось ходить кругами и мучиться от голода.