Поле сражения - читать онлайн книгу. Автор: Станислав Китайский cтр.№ 122

И вот сегодня снасти поставлены где надо. Донька сам сучил бечёвки из самолучшей кудельки, чтобы держала хоть какой груз, а на конец каждого перемёта на крепком поводке подцепил на фабричном крюке снулого пескаря – любимое осетровое блюдо – и теперь с нетерпением поглядывал на большие перемётные наплавы-банки, не ведёт ли какую в сторону.

Но банки были спокойны, а потом их видно не стало. На удочку же, как по заказу, шёл мелкий хариус, секач и елец – рыба вся плёвая.

Александр Дмитриевич перестал следить за своим поплавком, смотрел на товарища, как тот ловко выдергивает рыбку за рыбкой, сверкающую в свете зари брусочками сусального золота и, снимая рыбку, что-то нашептывает, творя мальчишечий наговор. Донька нравится Машарину своей недетской серьёзностью в работе, наивной восторженностью в мечтаниях, надёжным глубинным умом, почти нетронутым учением. Мир кажется Доньке обнажённо-простым и понятным, где, как в сказке, всё разложено по полочкам: хоть и удивительно, но законно – только мотай на ус.

Александр Дмитриевич вспомнил своё детство, когда он ловил здесь же с другими мальчишками ельцов и хариусов. Как хвастались они друг перед дружкой уловом, намеряя стебельками длину рыбин, стараясь хоть чуть-чуть прибавить к своей мерке, и, когда это удавалось, тут же забывали об обмане и радовались не меньше, как если бы и на самом деле поймали самую крупную рыбину. Всё тогда было счастьем и радостью, может быть, потому, что прошедшее измерялось пережитым днём, а будущее распространялось не дальше как до вечера. Он тогда многое знал уже, но знания жили в нём отдельно от него самого, не омрачая души. И не было такого греха, которого нельзя было бы простить. Даже отец Анисим, заядлый удильщик, не слишком распекал своих юных прихожан, прощая им многое из того, чего не прощал взрослым. Он был поэтом, этот мрачный поп, и понимал, что зло и добро жило в неопытных мальчишьих душах единым слитком, ещё не делящимся и поэтому безгрешным.

А потом была жизнь. Машарин начал вспоминать и передумывать её, но это занятие оказалось не из приятных.

Вспоминать, собственно, было нечего. Мысли и намерения, не воплощённые в предметных делах, забылись и рассеялись, хотя когда-то казались сокровенным смыслом бытия. Радости и огорчения тоже не шли в счёт из-за своей мимолётности.

Он никогда не любил размышлять подолгу на эту тему, предпочитая жить, а не мудрствовать о жизни. А теперь то ли устал, то ли стареть начал? Ведь как ни говори – уже тридцать пять. Люди в эти лета имеют за плечами философские школы, открытия в науке, построенные города.

А он?.. Можно, конечно, всё свалить на войну, на смутное время, на отсутствие условий. Но у кого они были, условия?

У Галилея?

У Ньютона?

У Ленина?

Жизнь требовала их гениального вмешательства, и они вмешивались.

Где же место сегодня для него, Машарина? Его тянуло на завод, в среду умных инженеров и степенных рабочих, с кем он теперь хотел и смог бы подружиться, но понимал, что просто работы для него теперь будет мало.

Наладить производство несложно. Несколько месяцев бессонного труда, ну, пусть не месяцев, пусть год, два, пять лет наконец, и предприятие будет напоминать хорошие часы.

Но какая же конечная цель этого труда?

Создать материальное благополучие трудящимся…

Важно?

Конечно!

Человек должен быть сытым, одетым, уверенным в своём завтрашнем дне…

Но самое важное – каким он будет, этот человек.

Машарин не хотел возвращаться к своему спору с Горловым, но незаметно для себя опять вернулся к этому. Только теперь он захотел понять его.

Он никогда не считал Горлова своим врагом, многое прощал ему, так как видел в нём соратника, непреклонного борца за то же дело, которому служил и он, Машарин.

Машарин понимал, что ни одно великое дело, особенно такое, как революция, не может быть совершено без подобных людей. Они представлялись ему локомотивами.

Разумеется, человек не машина, его сразу не переведёшь на другой режим работы. Люди горловского склада не могут смиренно отойти на второй план – не те натуры!

Машарин знал, что борец из него никудышный. Борец – это что-то другое: восторженные глаза, порыв, полёт! Или этакий протопоп Аввакум, готовый и на костре креститься двумя пальцами. А он только и мечтает полеживать на диване с книжечкой в руках, размышлять о всеобщей справедливости, вкусно и сытно питаться, волочиться за юбками и отдыхать от этих удовольствий с ружьишком или удочкой. Это его сущность. Всё остальное он заставлял себя делать: учиться, чтобы его не ругали, а говорили о нём с завистью и восхищением; работать, работать, чтобы слыть деятельным и современным; истязал себя гимнастикой, фехтованием, боксом, чёрт знает чем, изнурял математикой и философией – и всё для того только, чтобы никто не разглядел в нём байбака. И это удавалось!

Может быть, и противостояние Горлову не что иное, как уложить революцию на диван?

Мир вообще-то ведь яростно бунтует, разрушает всё, лепит на развалинах новое, чтобы идти дальше. А разве не прав Горлов, что надо сломать человека и создавать его заново? Надо, если рассматривать его как скопище всех мыслимых пороков: животный эгоизм, звериная жадность и жестокость, стремление унизить и растоптать себе подобного, унизительная ложь и лицемерие…

А если взглянуть на него по-другому: созидатель, равный в искусстве своём самому богу, доброта, самопожертвование во славу ближнего, кладезь премудрости и сокровищница добродетелей – тогда что ломать и что строить взамен?

Взамен Горлов предлагает свою модель. Люди, по его мнению, должны быть подобны патронам в обойме: целенаправленными, готовыми в любую секунду рвануться вперёд и поразить любую цель. Не раздумывая, не сомневаясь, напевая гимн безумству храбрых. В идеале это не так уж и плохо: любая задумка тут же превращается в реальность, сметаются горы, реки текут вспять – прекрасно! Все радостны и счастливы. Одни мысли, одни чувства, одни песни. К сожалению, этот идеал неосуществим, так как природа позаботилась, чтобы ни один человек не походил на второго. Люди не патроны и серийному производству не поддаются. И человечество движется вперёд и развивается только потому, что они разные. И они останутся разными. Их надо беречь, какие они есть. Революция уничтожила первооснову всякой подлости – жажду богатства и страх перед нищетой. Партия взяла курс на всеобщую грамотность, мужик и рабочий получат в свои руки лучшие машины, и слово останется только за временем. Главное – не позволить горловым устроить прокрустово ложе, потому что люди от страха начнут лгать, скрывать мысли, следить, чтобы никто не отступил от эталона, доносить друг на друга – то есть пойдут на крайнюю степень развращения. Но этого не может быть – народ, взявший власть в свои руки, не допустит этого…

Потом Машарин отвлекся, стал думать о себе, о своих приленских друзьях, таскал ровных небольших окуней и не заметил, как стемнело.