Поле сражения - читать онлайн книгу. Автор: Станислав Китайский cтр.№ 102

– А мне не нравится. Революция для того и совершается, Горлов, чтобы не было никакой грязи. Если бы и не верил, что в результате революции человек станет чище и лучше, – не отдельный человек, а всё общество, – я, конечно, был бы против неё.

Горлов удовлетворенно гмыкнул. Ему нездоровилось, он кутался в просторный для него полушубок Машарина, не решаясь раздеться и лечь в постель: дивизия находилась в боевой готовности, с минуты на минуту ожидая команды к выступлению. Накануне было получено известие о приближении к Иркутску отступающей армии Каппеля. Политцентр, потерявший практически всякую власть, надеялся с её помощью расправиться с большевиками и поэтому к обороне не готовился. Чехи вели себя весьма подозрительно. Офицерские организации в самом городе требовали освобождения из тюрьмы арестованного Колчака. Однако Центральный штаб рабочих дружин проявлял завидную выдержку.

– Зря ты гмыкаешь, Николай Степанович, – сказал Машарин. – Отступать я не намерен.

– Значит, ты считаешь, что после революции все станут интеллигентами? Дудки, господин Машарин. Не выйдет. Видели мы ваших интеллигентов. С пелёнок ненавижу этих слизняков в накрахмаленных воротничках! Они ничего не умеют, ничего не могут. Сквозняк, насморк, непротивление злу – тьфу! Мы создадим нового человека, принципиально нового! Ему на все ваши заповеди будет наплевать. Чувство класса – вот вся его мораль. И всё, что будет мешать его всемирной победе, – к чёрту! Жалость унижает, вон её! Любовь слабит – к свиньям! Нет, Машарин, не сделаешь ты из нас бунтарей, интеллигентов. Не сделаешь. Нам – чтоб ветер в лицо! Чтобы кровь от ненависти бурлила! Враг? – к стенке! и никакой жалости. Пролетариату личности ни к чему. Единые помыслы, единое дыхание, монолит – вот новый человек.

Горлов разволновался, побледнел, глаза влажно заблестели. Он отбросил полушубок, сидел на кровати в кожаной тужурке злой и решительный. Кашель распирал ему грудь, но он сдерживался.

Машарин примостился за столиком, покрытым эсеровской газетой, и пил чай. Отутюженный, чистенький, над бородой парикмахер льстиво чикал ножницами, гимнастика тело выточила, воспитание на лбу написано – я добрый, я снисходительный, я могу понять и простить любого! – ненавидел его таким Горлов.

В дверь постучали.

– Заходи, – крикнул Горлов и закашлялся.

В комнату заглянула заранее покрасневшая Нюрка.

– Заходи, заходи, Анюта! – сказал Горлов. – Ты боец, а не курсистка. Стесняться нечего!

Машарин по привычке встал и поклонился.

– Вишь, какой у нас командир интеллигентный? То-то! А ты кем, Анюта, хотела бы быть – интеллигентом или революционером? Новым человеком хочешь быть?

– Не знаю, – сказала Нюрка. – Я сказать пришла. И городе батевцы чеха убили. Чехи на митинг попёрли. На Тихвинской уже забито всё, а они прут и прут, как мураши.

– Какого чеха? Они что – сдурели? – Горлов вскочил с кровати.

Машарин стал одеваться. Нюрке очень хотелось подать ему хоть шапку, но она стеснялась и только не сводила с него глаз.

Вбежал вестовой и доложил, что убит адъютант доктора Благожа и чехи полками идут на город.

– Дивизию в ружье! – приказал вестовому Машарин. – Николай Степанович, возьми батальон второго полка и арестуй всю «гвардию», чтоб никто чехов пальцем не тронул. Аня, вы – в штаб для связи! Найдите Ульянникова, пусть идёт на митинг к чехам и постарается выступить там.

Через полчаса красные войска были готовы к выступлению.

Тихвинская, центральная площадь города, кишела чехами, на выходах улиц пофыркивали уродливые броневички, нюхая воздух коротконосыми стволами пулеметов. Над толпами тускло светились широкие ножи австрийских штыков-багнетов, колыхались цветные флаги с широкими чёрными бантами. Звучали спотыкающиеся слова команды. Лица у офицеров были решительно-весёлые, словно они не на похороны пришли, а на кулачный бой. В разных концах площади, взобравшись на возвышения, срывая голоса, к солдатам обращались большевистские комиссары, уговаривая не поддаваться провокации, устроенной бешеной контрой с целью покончить с завоёванной трудящимися свободой при помощи чешских штыков.

– Не сегодня завтра все ваши эшелоны уйдут на восток, вы вернётесь на родину к своим семьям, будете устраивать свою жизнь по собственному разумению. Не мешайте и нам строить её по-своему, как того хочет народ. Мы сами покараем виновных в гибели вашего товарища. От имени всех жителей города, именем революции призываем вас соблюдать порядок и спокойствие, не допустить кровопролития!..

Чехи слушали ораторов и не слушали. Но когда на помосты стали взбираться чешские солдаты, высказываться за невмешательство в дела русских и требовать скорейшей отправки домой, офицеры занервничали и приказали построиться в колонны.

Гроб с телом убитого был установлен на орудийный лафет, и чехи зелёным потоком потекли за ним по улицами готовые в любую секунду разнести город в пух и прах.

Политцентровцы готовились в критический момент помочь интервентам громить большевиков. Однако большевикам удалось предотвратить конфликт. К вечеру чехи покинули городской центр.

Возвращаясь со своей патрульной группой в казарму, Горлов наткнулся на митинговавший полк политцентровцев. С речью выступал маленький прапорщик, увешанный крестами и медалями.

– Солдаты! – кричал он. – Я всегда был против большевиков. Я не принимаю их припципов. Но я только сейчас узнал, что так называемый Политический центр хочет нашими руками передать Сибирь в руки американцев, французов, японцев. С этим примириться нельзя! Хозяином русской земли будет только русский народ… Наши офицеры приняли решение объединиться с отступающими каппелевцами, чтобы вместе перейти на службу иноземцам. Не рассказать об этом я вам не мог. А теперь решайте, что вам делать: стать рабами заморских богачей или идти к большевикам. Я отказываюсь служить Политцентру! – прапорщик сорвал с шинели погоны и бросил их под ноги.

– Правильно, товарищ! – крикнул ему Горлов и стал пробираться к трибуне.

Через два часа политцентровский полк почти в полном составе прибыл в распоряжение Машарина. Прапорщик идти отказался.

– Я и большевикам не слуга, – сказал он Горлову.

– В кусты, значит? – спросил Горлов, вспоминая, где он видел этого прапора.

– В кусты! – с вызовом согласился тот.

– Интеллигент! – сказал о нём Горлов Машарину. – У вас никогда хребта нет. И честным хочется быть, и народа грубого боитесь… Но коль и такие побежали от Политцентра, значит, ему конец. Дело дохлое.

21 января Политцентр перестал существовать, передав власть губернскому ревкому. Городская дума, земство и прочие органы власти были распущены. Во всех районах города и в воинских частях выбирались на митингах Советы рабоче-крестьянских и солдатских депутатов.

Назначенный командующим Восточно-Сибирской Красной армией Даниил Зверев мучительно соображал, как с имеющимися в его распоряжении силами – семью дивизиями и одной бригадой – плохо обученными, испытывающими недостаток вооружения и обмундирования, склонными к партизанщине, взвинченными подстрекательствами анархистов и эсеров – противостоять сразу трем грозным силам – атаману Семёнову, надвигавшемуся с востока, полчищам отступающих каппелевцев и тридцатитысячной чешской армии, вероломно нарушившей нейтралитет здесь, в тылу.