Сергей Дягилев. "Русские сезоны" навсегда - читать онлайн книгу. Автор: Шенг Схейен cтр.№ 23

Страница

Об отказе Римского-Корсакова известно и из других источников, в том числе об этом эпизоде рассказывали Павел Корибут и Вальтер Нувель (каждый по-своему). По свидетельству последнего, Дягилев, выходя из кабинета Корсакова, якобы сказал: «Будущее покажет, кого из нас двух история будет считать более великим!»¹¹ Впрочем, нельзя полагаться на историческую достоверность рассказа Ястребцева. Особенно непонятно, для чего он приплел сюда Ломброзо. Также странно, что Римский-Корсаков делал вид, будто до этого он не был знаком с Дягилевым, в то время как они, несомненно, встречались, возможно у Вакселя или, по крайней мере, у Молас. Объяснением может служить дата выхода в свет дневника Ястребцева – март 1917 года. В 1917 году Дягилев был уже известным на весь мир человеком и после Февральской революции выдвигался различными фракциями в России на пост министра культуры. Так или иначе, но Александр Керенский, который некоторое время после Февральской революции занимал пост главы государства, относился к этой идее с одобрением. В то же время наследники Корсакова буквально ненавидели Дягилева за характер использования им (действительно не вполне корректный!) «Шехеразады» Римского-Корсакова и за оркестровку «Хованщины» Мусоргского. Поэтому очень вероятно, что Ястребцев, который был членом партии кадетов Керенского, своим смехотворным упоминанием Ломброзо хотел вступить в полемику со сторонниками Дягилева и настроить Керенского против этого кандидата на пост министра культуры.

Но в сентябре 1894 года ни о чем подобном еще не могло быть и речи. Даже напротив: в двадцатидвухлетнем возрасте Дягилев вдруг оказался не у дел и абсолютно не знал, чем ему в жизни заниматься. Без сомнения, резкая отповедь Корсакова его глубоко задела. Больше двух лет он направлял всю свою энергию и творческие способности на то, чтобы стать композитором, и провалился на первом же серьезном экзамене! Впервые Дягилев столкнулся с ограниченностью собственных возможностей, впервые осознал узость и трафаретность петербургской музыкальной жизни. Монополия Римского-Корсакова в мире современной музыки в Санкт-Петербурге почти не оставляла места для деятельности молодого композитора ни в стенах консерватории, ни на отдельных концертных площадках, на которых исполнялась новая музыка. Не исключено, что какие-то возможности нашлись бы в Москве, но его переезд в Москву в силу целого ряда причин – социальных, культурных и финансовых – никак не рассматривался.

Тем временем друзья Дягилева работали не покладая рук в избранных направлениях. Александр Бенуа за год стал в России своего рода знаменитостью – после того как он практически с чистого листа написал главу о русском искусстве для «Истории живописи XIX столетия» Рихарда Мутера (это была одна из первых в Европе серьезных обзорных монографий по истории искусства). Подобной чести двадцатидвухлетний студент юридического факультета удостоился после того, как написал Мутеру письмо, в котором похвалился своими заслугами (при том что все его изыскания до этого носили исключительно любительский характер). Едва Мутер согласился, как Бенуа, под влиянием юношеских амбиций, бросился выполнять заказ. Этот нахальный и дерзкий поступок, похоже, принес Бенуа восхищенное признание в кругу друзей. Константин Сомов, наиболее талантливый художник среди друзей Бенуа, в 1894 году впервые продемонстрировал свои работы публике и продолжал сосредоточенно совершенствовать мастерство живописца, которое буквально на глазах становилось все индивидуальнее и самобытнее. Лев Бакст учился во Франции в мастерской Жана Леона Жерома и Альберта Эдельфельта, то есть реализовывал на деле мечту Сергея о художественном образовании в самом центре артистического мира Европы – Париже. Один Сергей Дягилев, простак из Перми, был пока что не у дел.

Л. Бакст. Портрет К. Сомова

Бенуа, Философов и Нувель заканчивали университет на следующий год, Сергей потерял год и мог рассчитывать завершить учебу не раньше лета 1896 года. Особенно негативно на учебе сказалась его последняя длительная поездка. Для получения разрешения на поездку за границу студенту в полицейском Российском государстве требовалось ходатайство ректора об оформлении паспорта. В первый раз Дягилев заручился таким ходатайством, придумав, что за границей ему нужно навестить своих родственников. Но для оправдания гораздо более длительной поездки в 1893–1894 годах подобная уловка уже не годилась. У одного нечистого на руку врача он добыл справку, в которой говорилось, что он страдает хроническими болями и нуждается для их лечения в длительном пребывании в теплом климате. ^[72]

Каким бы ударом по самолюбию и чувству собственного достоинства ни были для него описанные события, он, возможно, почувствовал даже своего рода облегчение. Больше всего на свете он хотел стать композитором, но из его отзывов о собственных работах мы можем сделать вывод, что он смотрел на свои сочинения с иронией и даже с некоторой несвойственной ему самокритикой. В своих критических способностях он никогда не сомневался, и как раз они указывали ему на ограниченность его творческого дарования. Фиаско в качестве композитора помогло ему осознать, что, коли уж он задумал стать гением, ему придется довольствоваться ролью гения воспринимающего, а не созидающего.

Итак, Дягилев был занят поисками нового смысла жизни, а повседневная реальность тем временем требовала его деятельного участия. Нужно было сдавать экзамены, восстанавливать связи с друзьями. Двое его младших братьев долгое время были предоставлены сами себе, но теперь уже не могли обойтись без помощи Сергея. Валентин и Юрий, одному из которых исполнилось 19, а другому 17 лет, по-прежнему оставались на его попечении, несмотря на то, что оба перешли на более высокую ступеньку в своем военном образовании. Особенно непросто учеба давалась Юрию, его дальнейшая карьера была под угрозой. Когда служба не привязывала их к казарме, братья по-прежнему жили у Сергея, двоюродный брат Павка часто заходил в гости без приглашения. Временами у Дягилева останавливался его отец, когда дела военной службы приводили его в Петербург. Отношения между отцом и сыном оставались натянутыми:

Что касается Дмитрия, то как бы мало ни было известно об отношениях Дягилева с его двоюродным братом, ясно одно: в этот период они были неразлучны и характер их отношений – Дягилев лидер, Философов ведомый – сложился окончательно. Это выдвигало перед Дягилевым важную дилемму, поскольку, при всей терпимости русского дворянства к гомосексуальным контактам юношей, считалось нормальным, что рано или поздно они женятся. Для бедного Сергея это составляло почти неразрешимую проблему, так как в его непосредственном окружении практически не было девушек соответствующего возраста. Большинство ближайших друзей: Дмитрий, Константин, Вальтер и, скорее всего, Павел – были гомосексуалистами и не имели опыта общения с женщинами.

Страница