— Это всего лишь дом, — повторил я, — почему ты еще плачешь?
Она взглянула на Калеба за моим плечом, да так, что мне и самому захотелось посмотреть.
— Потому… потому что теперь нам придется расстаться.
Я не хотел понимать ее слова, и может, поэтому понимал слишком хорошо.
— Что? — все равно переспросил, хотя в этом не было необходимости. — Джиа, зачем?
Она молчала, прикрыв глаза и отвернувшись к стеклу.
— Калеб!
Я чувствовал только, как он касается лбом моего виска, его дыхание.
— Пойми правильно, — заговорил он, — ты нравишься Джиа. Ты нравишься мне. Но мы не можем тебя оставить.
Как это двусмысленно, невыносимо. Оставить. Это ведь могло значить — мы не можем тебя бросить. А означало обратное. Означало — мы тебя бросаем.
— Ты убил Первого, и все узнают почему. За тобой будут охотиться, а мы не можем себе этого позволить. Мы хотим исчезнуть.
Я с опозданием вспомнил, что бросил пистолет, но даже не помнил где. Мне светили немалые неприятности, хотя сейчас они казались размытыми и нереальными на фоне происходящего.
Раздался щелчок, и двери в салоне вдруг заблокировались. Машина продолжала ехать, не собираясь останавливаться, чтобы высадить меня.
Я попытался встать, но теперь Джиа держала мои руки — нежно и крепко.
— Никто не знает, что мы живы, — сказала она тихо.
— Никто, кроме тебя, Уильям.
О да.
…«Мы не можем тебя оставить»… — теперь я понял, что это значит на самом деле. Мы не можем тебя оставить жить.
— Теперь я должен умереть? — спросил я просто. — Вы вот так меня убьете?
— Прости, Уильям, мы не можем рисковать.
Я смотрел в ее глаза, залитые красным, и понимал, что она не шутит. Подумать только… еще пару минут назад прощение — это все, что было мне нужно, а сейчас… я хотел жить. Еще пару минут назад я хотел одного — быть с ними, сейчас я хотел просто быть. До чего все быстро меняется. Я закрыл глаза, мне страшно было смотреть.
Убийца… Не задумываясь швырнул другого на Тропу Бога, а сам так боялся ступить на нее… Какая же я все-таки дрянь.
Джиа медленно толкнула меня на Калеба, пока заползала выше. В этом было что-то пугающее, что-то от Эркхам.
Его руки вдруг сомкнулись у меня на груди, — прямо как тогда, когда я впервые вошел в их дом как враг.
— Кейли, — попросил я, — не надо. Прошу тебя.
— Я не хочу, — в его шепоте была вина и боль, тяжелые, как жернов на шее. — Правда, не хочу. Пожалуйста, не мучай меня…
Он скорее обнимал меня, чем держал, и все равно я не мог пошевелиться. Со всхлипом потерся щекой о мой затылок, то ли извиняясь, то ли прощаясь. Скольжение языка по старым шрамам, прохладный выдох, легкая судорожная боль — Калеб прокусил мне шею. Ручейки крови, щекочась, потекли за воротник.
Как это страшно — знать свою смерть, понимать ее. Оправдывать ее, любить ее. Как же это страшно.
— Я знаю, что заслуживаю этого… но я боюсь. Я понимаю сейчас, почему вы выбрали синицу в руках. Джиа, я не хочу умирать!
Я резко открыл глаза и увидел Джиа перед собой. Она поцеловала меня в губы, в подбородок, в горло — чуть ниже адамова яблока. Еще секунда — и я не смогу говорить, не смогу дышать. Тогда я поднял руку и прикоснулся к щеке Калеба, который убивал меня; вторая рука легла на тонкую шею Джиа — не способная ни сжать, ни оттолкнуть.
— Поверьте мне. — В голове уже мутнело. От моего парализованного голоса осталась тень. — Я хочу жить. Я сохраню вашу тайну, даже если всю жизнь проведу за решеткой…
Ее губы на горле, зубы захватили кожу, впились.
Эркхам никогда не ошибается.
* * *
Во тьме хорошо, а выходить из нее жутко. В то время как загружались основные чувства, я ничего не воспринимал, ни о чем не думал. Иначе я представлял бы то, что увижу, когда зажжется свет, — чье лицо. И бьюсь об заклад, ни за что и никогда не угадал бы, ну просто фантазии у меня бы не хватило.
— Ты выкарабкался, — сказал Майк Норман.
— Выкарабкался…
Я повторил это не потому, что поверил, — просто поверял голос.
— Где я?
Да я уже и сам видел, где. Я был в своей квартире, солнце разбивалось о закрытые жалюзи, а на часах был полдень.
Майк подал мне воды, и я схватился за чашку, как будто сутки полз через пустыню. Выглядел он хорошо, гораздо лучше, будто стал чуть больше бывать на солнце. Или это из-за дневного освещения так казалось? А может, просто я воспринимал его иначе.
— Как я выжил?
Он быстро пожал плечами.
— Они не убили тебя, не смогли. Иначе у тебя не могло быть шансов.
— А ты как здесь оказался?
— Ключи у тебя в кармане. Кстати, я нашел пистолет, — сообщил Майк будничным тоном. — Здорово ты приложил Первого, Уилли, приятно было посмотреть. И письмо твое нашел. В общем, пока ты спал, я побывал в твоей тайной квартирке, — ее порядком разбомбило, но эти старые постройки ничем не возьмешь. Послушал твои записи — занятно очень; жаль, что некоторые пришлось уничтожить, но оставшиеся в удачном сочетании показывают тебя с лучшей стороны. Потом навестил твою подружку Демарко, сказал ей, что тебя разнесло на кусочки вместе с пряничным домиком… и Ганзелем с Гретель.
У меня в горле снова пересохло, рана саднила под пластырем.
— А она?…
— А она спросила: кто в таком случае убил Джейсона? А я сказал: наверное, ты, деточка. Ты так хотела стать Первой, теперь место вакантно. У меня и пистолет есть, зарегистрированный на твое имя, да еще с отпечатками пальцев, так что доказать труда не составит. А тебе что за дело, спросила она, а я сказал: Уильям мой брат, я его люблю и не позволю порочить его имя даже посмертно. Я и так в глубоком трауре и жажду мести. Еще неизвестно, кто отвечает за ту нелегальную охоту… Она, конечно, покричала, повозмущалась, но со мной согласилась — по всем пунктам. Она красотка, твоя Халли, и неглупая, так что не удивлюсь, если в ближайшем будущем позавчерашнюю стрелянину благополучно свалят на покойного Девенпорта, а Лучших распустят на все четыре стороны. Ты и не представляешь, скольких моих знакомых устроит такой финал…
Все это время на его лице было полутомное выражение подростка, слушающего на плеере любимый диск в метро. Нельзя сказать, чтобы я не понимал ни слова, но вид у меня, наверное, был именно такой.
— Теперь ты свободен, у полиции к тебе вопросов нет — ну какие могут быть вопросы к жертве взрыва, которую и собрать-то нельзя? Короче, табула раса. Немногим предоставляется шанс начать сначала, любой бы позавидовал.