Его поддержали единогласно. Всего каких-то двадцать километров. По ровному полу туннеля, без снега и ветра – пять часов ходу, даже смешно.
На стенах собирались капли, сбегали ручейками на пол и превращались в лужи, за двадцать лет бетон обветшал, стал пропускать воду.
Впереди, насколько хватало света, была черная труба, мрак был осязаемым, густым, казалось, его можно зачерпывать горстями. Незваные гости чувствовали себя крохотными, жалкими в удушающей темноте, она давила, лишала сил и воли.
Дмитрий осторожно приподнял противогаз и принюхался. Пахло сыростью и мокрым камнем, а еще почти неуловимо – гнилью. Терпимо. Молодой ученый махнул рукой, и его спутники с облегчением стащили резиновые маски. Идти сразу стало легче, люди даже как-то повеселели, избавившись от душащих фильтров, ощутив на лицах пусть затхлый и неподвижный, но воздух.
В бункерах, где тщательно работала система вентиляции, обычно стояли запахи еды и обжитого, хорошо знакомого дома. Здесь, под землей, куда почти четверть века не ступал человек, все было совсем иначе, волновало, заставляло сердце колотиться чаще.
Шли медленно, освещая фонарями каждый метр пути, пол и потолок, ожидая опасности откуда угодно. Шаги гулким эхом отдавались от стен, и в тишине казалось, что впереди и сзади кто-то крадется.
Замыкающий Иван нервничал, то и дело оглядывался назад, высвечивая стены за спиной. Нет, ничего. Показалось. И через три шага снова – мазнуть белым пятном по лужам, по влажным стенам. Пусто. Это просто кровь стучит в висках.
Пару раз останавливались, и когда шаги замирали, тишина разрывала уши, было слышно напряженное, частое дыхание перепуганных людей.
Диме казалось, туннель наблюдает за ними, тысячей невидимых глаз следит за каждым шагом и смеется ехидно: глупые людишки, зря вы сюда сунулись.
– Да твою же мать! – наконец крикнул молодой ученый, устыдившись собственных фантазий.
Крик раздробился, отразился от стен и вернулся. «Мать… мать…» – искаженно и надтреснуто повторила темнота.
– Серьезно, ребят, что мы трясемся? Здесь ничего нет, – голос Алевтины прозвучал жалко и неуверенно, фонарь дернулся в руках.
– Так, хорош ссать! – вдруг раздраженно рявкнул Виталий, оттеснил Диму плечом и пошел вперед, разрывая спасительным фонариком беспросветный сумрак.
Оцепенение будто спало, лопнул кокон, опутавший разведчиков тревогой и жутью. Дальше пошли быстрее. Здесь действительно ничего нет. Все остальное – игры подсознания, обостренное чутье. Страх туннеля, так называли в большом метро это чувство?
Час шли почти по прямой, труба убегала под землей, ровная, как стрела, просто стены и бетонный пол с утопленными в углубления рельсами.
А дальше туннель начал петлять, появились ответвления, какие-то ходы, забранные решетками, пара задраенных наглухо гермозатворов в стенах.
Снова вернулось чувство иррационального ужаса. Темнота стала жить своей жизнью, за решетками, насколько хватало света, виднелись покрытые то ли мхом, то ли слизью стены, что-то ухало и стонало, то ли ветер, то ли нет… Проверять не было ни малейшего желания.
Дима скомандовал привал. Отряд выбрал место подальше от очередного коридора, уходящего направо и резко вниз под углом, – так, чтобы и впереди, и сзади ничто не мешало обзору. Пока остальные доставали из рюкзаков еду и фляжки, молодой ученый устроился у стены с картой.
Юноша бросил взгляд на часы. Около пяти утра. Где-то полтора часа они уже находились под землей. На карте, которую дал разведчикам генерал Леушевский, туннель обрывался где-то в районе Проспекта Мира. До этого он был изображен ровной линией. Так и было в действительности. Видимо, где-то здесь они и находятся. А дальше… Дальше начинались те ходы и развилки, которые даже генералу не стоило знать, это было в ведении куда более высоких чинов, чем простой командир части в Загорянке. И это пугало: куда ведут все эти коридоры, затворы и шахты? Что там, за поворотом?
Обнадеживающая карта вдруг стала бесполезной. Аля присела рядом, протянула Диме кусок мяса, завернутый в ткань. Юноша проглотил паек, не почувствовав вкуса.
Где-то позади, на грани слышимости, раздавалось урчание и бульканье, будто огромный желудок переваривал добычу.
– Ребят, уходим. Ну его в баню! – скомандовал Дмитрий. Он пытался казаться спокойным, но голос предательски дал петуха.
Дважды приглашать не пришлось, с каждой минутой звуки усиливались, и шли они явно из того лаза, уходящего вниз.
Отряд перешел почти на бег, и остановились отдышаться лишь тогда, когда снова стало тихо. Каждый поворот – пытка. Что скрывается за углом, в черной пустоте? Замедляли шаг, высвечивали фонариком влажные стены с наростами солей и мха. Как назло, туннель петлял все больше, через каждую сотню метров меняя направление.
Леушевский пересказал некогда дошедшие до него слухи – что эта часть Метро-2 обходила центр города, от Проспекта Мира огибая Садовое кольцо по широкой дуге в районе Белорусского и Киевского вокзалов и соединяясь с ответвлением, ведущим в Раменки, где-то в районе Фрунзенской или Спортивной. Еще одна ветка шла ниже, через центр, под Кремлем – до Парка Победы и дальше, в сторону ракетной базы на границе Москвы. Оба туннеля, несомненно, где-то соединялись, из-за разницы в высотах – либо с помощью шахты, либо какой-то вспомогательной ветки. Но лазить по всем этим норам, в которых урчит и стонет неведомо что, казалось самоубийством. Поэтому было принято решение идти вперед, никуда не сворачивая, а там – будь что будет. Никто не знал, куда на самом деле ведут эти подземные ходы, надеялись на правдивость догадок и бесконечное везение.
По расчетам Димы, сейчас они находились где-то в районе Новослободской. Проверить это, правда, не представлялось ни единой возможности – вентшахты были наглухо забиты решетками, некоторые – в потолке, так, что не достать. При всем желании, выход на поверхность был только один – позади, в двух часах ходьбы, на станции Лосиноостровская, а остальное… Как повезет.
Туннель в очередной раз повернул, налево уходило широкое ответвление. Проржавевшие прутья заслона были усыпаны какими-то странным наростами – буроватыми, с розовыми вкраплениями.
Краем глаза Дима увидел в свете фонарика что-то пугающее, непонятное. Так бывало в жаркие дни, когда над раскаленным асфальтом воздух плавился и будто вибрировал.
Молодой ученый остановился, следом за ним почти у самой решетки встал Сергей, юный разведчик с широко распахнутыми глазами, его лицо с того момента, как отряд спустился под землю, не покидало настороженно-испуганное выражение.
Безошибочным чутьем химика, выработанным в сотнях опытов и экспериментов, Дмитрий ощутил опасность, уловил запах еще до того, как он действительно появился.
– Газы! – заорал юноша, срывая связки. Он натянул противогаз, толкнул в плечо растерявшуюся Алевтину.
Сергей единственный замешкался, резиновая маска зацепилась за пояс, и парень потерял драгоценные секунды. Он заметался, пытаясь вдохнуть, лицо перекосилось предсмертным ужасом. Глаза выпучились, едва не лопнув, и вдруг закатились, разведчик упал на бетон, забился в конвульсиях, как висельник, губы стремительно посинели, будто вычерченные тушью на белом лице.