– Нет, – Аля закусила губу и смотрела исподлобья.
Ей вспоминалось детство – как она так же упрямо стоит перед отцом, готовая к наказанию, отчаянно злая.
– Ты идешь со мной! – рявкнул Доктор Менгеле. Он вскочил, дернул Алевтину за руку.
Девушка ударила его по пальцам, вырвалась и отскочила.
– Я сказала, что останусь здесь! – крикнула она.
Геннадий снова рванул ее за запястье, Аля упала и осталась на полу. Их уже обступали люди, но никто пока не вмешивался, связываться с мелочным, злопамятным и очень жестоким ученым было опасно.
– Юрий Леонидович, Птичку обижают! – послышался крик в другом конце зала. Толпа расступалась, к ним уже спешил Юра, багровый от злости, готовый порвать всех обидчиков его малышки.
– Отойди, – тоном, не терпящим возражений, приказал он Доктору Менгеле.
– Еще чего. Это моя дочь, и она отправляется со мной в Мытищи. Навсегда, – раздраженно бросил Гена и снова потянулся к девушке.
– Она остается здесь! – зарычал Юрий, закрывая собой Алю.
Геннадий Львович попытался оттолкнуть разведчика, тотчас завязалась драка. Мужчины катались по полу, и перевес был явно на стороне защитника Алевтины.
Если бы их не разняли, неизвестно, чем окончилась бы потасовка для мытищинского ученого. Он встал, отирая кровь, сочащуюся из разбитой губы, однако совсем не выглядел подавленным.
– С тобой мы еще поговорим, – бросил он дочери. Обернулся к Юре, и в его глазах отчего-то было злое удовлетворение. – А ты прощай. Посмотрим, что станет с твоей Птичкой.
Доктор Менгеле отвернулся и пошел прочь.
Юрий не раз вступал в конфликты с ученым, ненавидя его всей душой. Он не мог простить обид и слез своей воспитанницы, знал, что творит профессор в своих лабораториях, и ему, с его человеколюбием и обостренным чувством справедливости, было невыносимо видеть страдания и пытки невинных людей. Впрочем, до сих пор их конфронтация была лишь словесной.
К ночи Юра почувствовал себя совсем худо. Его била лихорадка, губы пересохли и растрескались, постоянно хотелось пить.
Аля сидела у его постели, меняя у него на лбу компрессы и поднося ко рту стакан с водой.
– Что-то я не в форме, Птичка, – устало прошептал мужчина, силясь улыбнуться, в короткий миг просветления, прежде чем снова провалиться в забытье.
– Ты простыл. Всего лишь простыл, – Аля пыталась приободрить его, но в глазах стояли слезы.
Она прижала его ладонь к губам и вдруг резко отдернула, вгляделась. На подушечке у основания большого пальца отчетливо проглядывала багровая точка, будто от укола, окруженная красным ореолом воспаления.
– Ерунда, поцарапался где-то, – вяло отмахнулся Юра, но в глазах у его воспитанницы была паника.
– Нет… – побелевшими от страха губами выговорила Алевтина. – Он отравил тебя. Вколол какой-то яд. Только не умирай, пожалуйста, не умирай… Я позову врача, Юрочка, милый, держись!
– Птичка, зря ты беспокоишься, – мужчина приподнялся на локте, но тотчас со стоном рухнул обратно. – Это обычная простуда, завтра буду на ногах. Перестань. Иди ко мне.
Он неловко поцеловал ее в лоб, его затрясло от озноба.
– Потерпи. Я мигом! – девушка попыталась улыбнуться, но вышла горестная, кривая ухмылка. Она подоткнула ему одеяло и опрометью бросилась по коридору.
Когда она влетела в комнату, почти волоком таща за собой врача, Юра уже не дышал. Его глаза, остекленевшие и безжизненные, уставились в потрескавшуюся побелку потолка.
– Мертв, – констатировал медик, прижав его запястье ладонью. Посмотрел на Алю, окаменевшую в углу комнаты. – Мужайся, девочка.
Алевтина не помнила, что происходило в следующие двое суток. Она охрипла от рыданий, опухшие от слез глаза не видели света. Кажется, ее куда-то вели, что-то говорили, но она не слышала. Ее разрывало от боли потери, она мечтала умереть сама и остаться рядом с Юрой, у нее больше никого не было в этом мире. Никому не нужная, брошенная – снова маленькая девочка на рельсах в темноте…
Тело Юрия оставили для прощания в общем зале, Аля не отходила от него, смотрела на бескровное, серое лицо, сама почерневшая от горя. А внутри грозовой тучей ширилась ненависть к Доктору Менгеле и желание отомстить. Он убил ее Юру, защитника и приемного отца. Он. Убил. Это чувство жгло, мучило, не находя себе выхода.
И тогда Алевтина дала себе клятву – во что бы то ни стало, пусть ценой ее собственной жизни, Геннадий Львович, тварь и урод, искалечивший сотни и погубивший десятки людей, сдохнет.
* * *
Дни были полны ненависти и ожесточения, Аля почти перестала общаться с жителями бункера, уходила молча, когда с ней пытались завязать беседу, пропадала на поверхности днями и ночами. Возвращаясь домой, под землю, в основном, спала или сидела с книгами, в память о Юре, который приучил ее к волшебному миру печатных строк.
Валерий Станиславович не поверил ей, когда Алевтина кричала в его кабинете, что Юрия убил Доктор Менгеле. Никто не поверил ей.
– Он – наш соратник, – твердил командир. – Геннадий Львович помогает нам, без его научных разработок мы бы совсем пропали, мы не можем терять такого ценного человека из-за девичьих фантазий. Я понимаю твою боль, Юра был хорошим человеком, но ты должна смириться с его смертью. Его убила лихорадка, скорее всего, пневмония, мы просто не успели его спасти, ты же знаешь, он до последнего терпел и не жаловался ни на что. Перестань винить Геннадия Львовича, уверяю, ты ошибаешься.
Одного такого разговора Але было достаточно, чтобы понять, что она осталась без союзников. Значит, придется действовать самой.
* * *
Алевтина горестно вздохнула и продолжила рассказ.
– В нашем бункере дрессируют мутантов. Об этом тебе Валерий сам подробно расскажет, суть в том, что на поверхности – огромная площадка с вольерами, там содержатся пойманные твари, над ними ставят эксперименты, их приручают – кого-то успешно, кого-то нет. Доктор Менгеле колол им какие-то препараты, от которых чудовища становились на некоторое время почти ручными. Именно дрессировка мутантов – основной «профиль» нашего убежища.
– Это лучше, чем ставить опыты на людях, – осторожно заметил Дима.
Девушка недобро ухмыльнулась.
– Порой мне кажется, что даже эти монстры лучше некоторых людей. Хотела бы я отправить в лабораторию моего отца…
* * *
Алевтина стояла перед вольером, глядя в глаза собственному страху. За решеткой скалился и рявкал монстр – такой же, какой напал на их отряд, когда девушка была совсем маленькой. На нее волнами накатывались детские воспоминания, и ужас, такой же липкий и холодный, как тогда, на железной дороге, заставлял сердце колотиться где-то в горле, заливал спину ледяным потом.
– Сейчас или никогда, – прошептала Аля и решительно взялась за ручку дверцы вольера.