Собаки Европы  - читать онлайн книгу. Автор: Альгерд Бахаревич cтр.№ 80

Олеся держала тарелку, над которой нависали её обширные, загорелые груди, и рассматривала бабку со зловещей улыбкой. Бенигна пыталась понять, кто она здесь, эта светловолосая девка: сестра, любовница? Может, эта, как её, однокурсница? Или так просто, девушка знакомая, по хозяйству помогает? Но ничего уже не помещалась в её совсем уж замученной за этот день старой и слишком маленькой голове. Один мрак там был, мрак и боль, тягучая, давно она не приходила, заждалась она этой боли. И ноги ватные-ватные…

Она покорно глотала то, что нетерпеливо подкладывал ей в рот жених. А он вдруг бросил ложку на пол и вперился глазами в стену.

«Это что такое?»

Олеся неохотно взглянула на стену и пожала плечами.

«Ну, Исусик. Он же давно здесь висит».

«А теперь не будет. И-су-сик… Нависелся. У нас сейчас вот…»

Он поднял с пола ложку и ударил по инвалидному креслу.

«У нас сейчас бабка есть!»

Погладил Олесю по её густым волосам и строго сказал:

«Тёмная, чёрная, такая старая, что тебе и не снилось. Сила! Лесная, неодолимая, бес-по-щад-на-я. Исусик против неё — как моська против слона. Их на ринг выпусти — я бы на бабку весь остров поставил. Так что сними. Подожди, я сам сниму…»

Только после этого удивительного обеда старую Бенигну оставили наконец в покое. Олеся отвела её по коридору и довольно грубо втолкнула в одну из дверей. Улыбнулась нехорошо, издевательски, всеми своими белыми зубами, так, что дёсны обнажились, и закрыла за собой — будто слово злое на пороге бросила. Вот уж девка несчастливая, таких Бенигна за свою жизнь много видела, и каждой помочь смогла. Согреть бы такую, вылечить её белое большое тело, вдохнуть в грудь важное, лёгкое, живое, полегчало бы Олесе этой, начала бы смотреть на мир человеком. Да только не чувствовала Бенигна в себе силы больше ни на что. Только бы не умереть ей сегодня в этом чужом краю, на чёртовом этом острове, который ей психбольницу напоминал. Никогда она тех психбольниц не видела, но выглядят они, видать, совсем как это владение, жениха её собственность, того самого жениха, у которого имени нету. Но ведь и здесь жить можно и нужно. Не хочет Бенигна на острове в лучший мир уходить, не будет ей тут спокойной смерти, если и похоронят, то в цирк похороны превратят. Такие здесь люди живут — странные, больные, нехорошие. Да болтливые — будто напились все. Может, протрезвеют утром — и совесть проснется.

Никто не запирал её здесь, в просторной комнате, где на окнах не было ни занавесок, ни форточек, а стены были без обоев. Всё в этом доме выглядело так, словно в нём только недавно начали жить — а может, и не собирались долго здесь оставаться. Сырой он был и холодный, тот дом, хотя и играло по нему солнце. Никому не было пока что дела до Бенигны, никто за ней не следил, не смотрел, что она делает. Куда она могла деться с острова, старая бабка? Не улететь же назад по небу. Это только в сказках бабки с веником по небу летают, только в сказках и в белых самолётах…

Легла бабка на широкую кровать, пахнувшую песком и рыбой, и сразу же уснула. И приснилась ей её хата: между двумя лесами, на которые её судьба осудила, на берегу своего родного неба, чёрной пылинкой в голубой слезе, которую когда-то над этой страной бог выплакал.

Когда она проснулась, было уже темно. Из голого окна смотрел на старую Бенигну больной, яркий, нахальный и всё равно несчастный месяц. Вот на кого жених её похож, подумала старая Бенигна, приподнявшись на мягких прохладных подушках. Висит в пустоте в небе, безымянный, одинокий, холодный — как он сам о себе рассказывал. И правда, зачем ему двери за ней запирать, бабкой старой? Он за ней с неба следит, улыбается, как старый клоун, в глаза ей смотрит и шепчет:

«Бабка… Моя… Собственная…»

Хлопец-бедолага. Кто же тебя в том небе повесил? Кто же тебя заставляет там ночами торчать, не спать, старую бабку стеречь на нечеловеческой этой высоте?

А она сидит на чужой кровати — тоже одна, заброшенная на край андертальского леса, туда, куда никто не доберётся, кроме ангелов.

«Ложился бы ты уже», — сказала Бенигна месяцу, как умела: одними глазами да сердцем своим, старым, столько раз неандертальским лесом обожжённым, засмолённым, что диву даёшься, как то сердце у неё осталось.

«Полечу я тебя, полечу, ни копейки не возьму, только ты с неба на землю спустись да в руки мои приди. Найду тропинки в неандертальский лес, жених ты мой месячик, не забыла я их ещё».

Не поверил ей месяц, но отвернулся. Закрылся залётной морской тучей. Поднялась Бенигна, надела свои кофты старые — и в коридор вышла. По своей нужде — а заодно посмотреть, что в этом доме чужом по ночам творится.

7.

Ходит, ходит старая бабка Бенигна по коридору, во все двери тихонько заглядывает. И кажется ей, что бредёт она тропинками леса неандертальского, всё здесь тот лес чем-то напоминает — вспыхивает из-за дверей красным светом, в каждой комнате лампы горят, да слышится отовсюду негромкое, тоскливое, лесное «гу-у-у». Может, ветер морской по дому ночному гуляет, а может, дети плачут где-то наверху, а может, и мерещится бабке всё это — заложило ей уши после самолёта и никак не отпускает, да ещё и давление — такое только у старых бабок бывает. Сходила бы старая Бенигна в Чёрную поликлинику, да не знает она пока что, есть ли здесь, на острове, больницы. Надо потерпеть, за каждую дверь заглянуть, а про давление своё поменьше думать.

В библиотеке ей страшно стало — походила она промежду книг, а книжек тут уйма: в два, а то и в три ряда стоят, все стены книжками заняты, просвета не найдёшь. Только окно узкое мерцает, а в окне всё тот же месяц: смотрит он на бабку неотвязно, будто проконтролировать хочет: что за книжку бабка с полки возьмёт и не украдёт ли ненароком какую. Знаем мы этих бабок старых, только и думают, что бы такое стащить, что плохо лежит. Книжки смотрели на Бенигну, как живые, с осуждением смотрели, с упрёком, и даже с каким-то странным презрением. Взяла Бенигна одну книжку, с обложкой интересной, шероховатой. Но темно было в комнате, как та книжка называлась — ни за что было не прочитать, хотела она книженцию на место поставить, а не может. Сомкнулись книжные ряды, посмеяться над бабкой старой решили, делают вид, что не стояло здесь никакой книжечки. Что делать будешь, бабка?

Начала Бенигна книжку на место втискивать, а она не лезет. Не лезет — и всё тут, хоть кол на голове теши книжке этой чёртовой. Бенигна к другой полке — может, там засунуть получится, чтобы никто не заметил. Так и там книжки плечом к плечу выстроились, ни щели, ни дырки. Хотела она книжку сверху на другие положить — и тут, как назло, все остальные под ноги Бенигне посыпались. Завалили её по колено, будто сугроб под ногами вырос. Ещё больше испугалась Бенигна, наклонилась — а разогнуться не может. Скрутил её раматус. Так и сидела посреди книжной кучи, не зная, что делать. А книжки её за ноги старческие, высохшие хватали. Никто вас, бедняги, не читает, никто не открывает, беспорядочно гладила их Бенигна по твёрдым спинкам. Что делать с вами? И что со спиной своей делать? Жених говорил, здесь, на острове, писатель какой-то живёт, — вот придёт завтра тот писатель, увидит, что книги его на полу разбросаны. Помятые все, обиженные. Рассердится писатель, начнёт ногами топать.