Горячий спор затянулся на три часа; наконец, монсеньор Каваретти, признав, что он в тупике, предложил закругляться. К теме можно было вернуться на следующей встрече.
Глаза Эндрю метали молнии вслед уходившим священникам. Джинни сказала, что согласна с каждым его словом.
– Какой смысл защищать человека, в чьей виновности уверены все? Они просто хотели проверить, не дрогнем ли мы. Но Каваретти хорошо меня знает. Я лягу костьми ради того, чтобы отца Тедди схватили за руку и отправили за решетку, а еще ради самой высокой выплаты Блу, какой только можно добиться.
Эндрю считал себя должником Блу, Джинни тоже, и у них не было мысли сдаваться. Каваретти и его коллеги это тоже знали. Но жертв набиралось многовато, и это могло влететь Церкви в копеечку, особенно потому, что она скрывала прегрешения отца Тедди и ничего не делала, чтобы их прекратить, а всего лишь закрывала глаза и переводила его из прихода в приход. Это было одно из худших обстоятельств дела. Во власти Церкви было защитить детей, но она пренебрегла своим долгом, столько жизней было загублено из-за ее бездействия – ведь не все изживали детскую психологическую травму. Некоторые из взрослых свидетелей были навсегда сломлены.
После бессмысленных переговоров наступило временное затишье. Так продолжалось две недели. Эндрю был занят другими исками и часто не подавал признаков жизни. Тем не менее однажды они выбрались в итальянский ресторан и славно побеседовали за ужином, в кои-то веки не упоминая своего судебного дела. Было решено забыть о нем на этот вечер. Они превратились просто в двух взрослых людей, испытывающих друг к другу симпатию. Вечер удался, а потом Эндрю опять пропал. Каждый вечер Джинни помогала Блу с домашним заданием. Он прекрасно разбирался во всем, что касалось музыки, даже сочинял концертные пьесы, но нуждался в помощи по общеобразовательным предметам. Джинни помогала ему с английским и с историей, а в химии «плавала» почти так же, как он, поэтому должна была сильно напрягать память, чтобы что-то объяснить ему.
Как-то раз, возвращаясь днем из спортивного зала, где начала тренироваться, Джинни остановилась у журнального киоска и увидела свои фотографии в «Нью-Йорк Пост» и «Нейшнл Энквайер». Там и там использовали фотографии пятилетней давности, из эпохи ее работы в теленовостях. Она купила обе газеты и, прибежав домой, стала читать. «Нью-Йорк Пост» была ближе к истине, но ей не понравились выводы статьи. Да, она была на стороне истца в деле о сексуальных домогательствах, в которых обвинялся священник, пристававший к семнадцати мальчикам в штатах Нью-Йорк и Иллинойс; да, за его выход из заключения до процесса был назначен миллионный залог. В статье верно излагались пункты обвинения. Дальше там говорилось о том, что она приютила у себя дома бездомного мальчика, одну из жертв педофила. Блу не назвали по имени, так как потерпевшие находились под защитой закона, и их имена не подлежали разглашению.
Далее газета писала, что Вирджиния Картер устранилась из общественной жизни и из теленовостей после того, как четыре года назад они с мужем выпили лишнего на рождественской вечеринке, в результате чего муж, севший за руль в нетрезвом виде, и их трехлетний сын погибли. С тех пор она превратилась в затворницу. В статье не говорилось напрямую, но настойчиво намекалось, что из-за смерти мужа и сына у Джинни возникли психические проблемы и что после той трагической аварии ее никто не видел. Напрашивался вывод, что все эти четыре года Джинни провела в запое.
На этом автор статьи не успокоился. Он спрашивал, что она делает с бездомным мальчишкой и как оказалась замешана в скандале с участием католической церкви. Вспоминались схожие истории со священниками-педофилами, отправленными за решетку. В заключение говорилось, что суд над обвиняемым, в котором загадочным образом замешана миссис Картер, начнется в следующем году. Церковь дело не комментирует; адвокатом со стороны миссис Картер выступает Эндрю О’Коннор, сам бывший священник-иезуит; о местонахождении миссис Картер якобы ничего не известно. Статья завершалась словами: «Продолжение следует, не пропустите новостей». Именно так Джинни сама заканчивала когда-то свои новостные выпуски.
Она недоуменно уставилась на газету. Факты были изложены верно, но при этом утверждалось, что они с мужем были тогда пьяны и что он спьяну убил их ребенка, а Джинни сразу после этого исчезла – уж не из-за проблем ли с психикой? После гибели Марка Джинни перестала выступать с новостями. Кто-то снабдил газетчика отрывочными сведениями – она не знала, кто это мог быть, и его подход вызвал у нее протест. Репортер мог выяснить правду в архиве, но подробности кто-то довел до него устно. Джинни не желала снова оказываться в лучах прожекторов, втягивать в это Блу, даже анонимно, потому что раньше она пользовалась известностью, а теперь нет. От статьи оставалось «желтое» послевкусие, как и от самого факта попадания в новости.
«Энквайер» действовал в присущем ему стиле: сразу впивался в глотку. На первой странице красовалась старая фотография Джинни, рядом – огромный вопросительный знак и текст: «Восстала из мертвых с 14-летним бездомным дружком?» Автор умудрился так изобразить судебное дело, что вовлеченность Джинни приобретала сомнительный, даже постыдный характер. Этот материал вызвал у нее полное отторжение, и она поспешила позвонить Эндрю.
– Видали сегодняшние «Пост» и «Энквайер»? – нарочито безразлично спросила она. Он хохотнул.
– Нет, обычно эти органы печати не входят в мой список обязательного чтения. Я читаю «Нью-Йорк Таймс», «Уолл-стрит Джорнэл» и лондонскую «Файнэншл Таймс», когда есть время. Что вы там вычитали?
– Я на первых полосах, приз за хамство у «Энквайер». Они спрашивают, не вылезла ли я из могилы благодаря четырнадцатилетнему бездомному дружку. «Пост» много знает о деле, знает, что мой муж был пьян в ночь, когда погиб вместе с нашим сыном в аварии. У них получается, что с тех пор я – пациент психушки, где я никогда не бывала. Зачем, мол, мне понадобился бездомный парень, замешанный в сексуальном скандале с Церковью?.. Кто, по-вашему, болтает языком?
– Интересный вопрос… – задумчиво протянул он. – Вы гораздо осведомленнее меня. Вряд ли это дело рук Каваретти. Он дает нам прикурить, но с самоуважением у него все в порядке. Может, тетка Блу? На нее вышли, узнали про вас, дальше – дело журналистской техники. Наверное, со времени гибели вашего мужа информация осталась в Интернете. – Эндрю понизил голос. – Мне ужасно жаль, Джинни. Уверен, это причинило вам боль. Лучше наплюйте, кто читает этот таблоидный мусор?
– Представьте, у этого мусора есть потребители. Вы к ним не принадлежите, но это не значит, что их мало. Это же надо, назвать Блу моим четырнадцатилетним бездомным дружком! Совсем с ума сошли! Мне стыдно, что я сама когда-то работала журналистом.
– Из-за Теда Грэма я тоже стыжусь, что был священником.
– Вдруг это попадет на глаза Блу, вдруг начнется травля? С них станется испортить нам жизнь. Не желаю, чтобы в связи с делом Теда Грэма прозвучало имя Блу! Он имеет право на частную жизнь, он ребенок!
– Лучше скажите ему о публикациях, – посоветовал Эндрю. – А то он услышит это от кого-нибудь еще. Так вы разрядите обстановку.