– Я хочу, чтобы ты остался в машине и не ввязывался ни в какие истории.
– Я уже ввязался в историю, – оборвал ее Иван.
– …Ванечка, я жду тебя, – зашуршало из приемника, и Света взвизгнула.
– Иду, красавица моя, иду! – зло сказал Иван и вышел из машины.
Он хлопнул дверью, и приемник тут же замолчал: ни помех, ни ужасного шепота – гробовая тишина. Света вцепилась в руль, подалась вперед, провожая тревожным взглядом широкую спину Ивана. Он шагал медленно, держа пистолет в вытянутой руке. Дурак! Ну какой же он дурак! Кому нужна эта бравада?!
Иван был уже на самой границе освещенного фарами участка, когда Ритка – или не Ритка – призывно махнула рукой и отступила в темноту.
– Вань! Не ходи за ней! – что есть мочи заорала Света.
Это было какое-то гиблое место, аномальное. Оно смяло и поглотило ее крик, сделав все возможное, чтобы Иван его не услышал. На мгновение молодой человек замер, а потом решительно шагнул в темноту. Света зажмурилась, крепко сжала руль.
Господи, Господи, Господи! Ну, сделай же хоть что-нибудь!
Тишину, напряженную, почти осязаемую, разорвал вопль ужаса. Света могла поклясться чем угодно, что кричит Иван. Вопль захлебнулся на самой высокой ноте, и черный лес вздрогнул от выстрела.
Иван! Что-то случилось с Иваном. Что-то страшное… Она предупреждала, а он не послушался… и сейчас там, в темноте, кто-то кричит и стреляет, а она здесь, заперта в «Опеле», и ничем не может помочь. Или может?..
Рука нашарила ключ зажигания, надо попробовать завести машину…
«Опель» раздраженно чихнул, и… мотор заработал. Слава тебе, господи! А капитан Золотарев считал, что машина заглохла окончательно…
Все, нет времени думать, нужно действовать. «Опель» дернулся и медленно пополз вперед, вспарывая светом фар кромешную темноту. Он полз, а время остановилось. Света вдруг почувствовала себя мухой, застывшей в капле янтаря. Она вроде бы пытается трепыхаться, а вокруг ничего не происходит. Только черный лес и темнота. Ванечка, ну где же ты?..
Темнота вдруг ожила, приобрела форму, объем и цвет. Темнота превратилась в Ритку, уперлась ладонями в лобовое стекло, прижалась к нему бледной щекой, улыбнулась самой жуткой в мире улыбкой…
– Ну что же ты, избранница? Как некрасиво…
Света уже не понимала, откуда доносится этот шуршащий, точно опавшая листва, голос: из приемника или снаружи. Она не могла оторвать взгляда от черного разверстого рта и длинных клыков. Ой, мамочки…
– Все равно ты будешь с нами, избранница…
Ногти, больше похожие на звериные когти, царапнули стекло.
– Отвали! – Инстинкт самосохранения, самый мощный из всех имеющихся инстинктов, взял управление Светиным телом на себя. Руки сжали руль, нога втопила в пол педаль газа. «Опель» рванул вперед. Жуткая женщина со змеиным шипением отшатнулась, оставляя на ветровом стекле кровавые отпечатки. Лес вдруг ожил и наполнился движением: черные тени, возникая словно из ниоткуда, тянули к Свете длинные руки, а потом отступали.
Четыре километра. Всего четыре километра – и будет пансионат. А там капитан Золотарев с оружием. Только вот поможет ли оружие против этой нечисти?.. Главное – не думать об этом, или думать, но потом, не сейчас. Света доберется до пансионата и найдет капитана. Он говорил, что его люди их уже ждут. Она им все расскажет, и они вернутся за Иваном. Только бы машина не заглохла, иначе всему конец…
«Опель», совершивший невероятное для такого бездорожья ускорение и вырвавшийся из грязевого плена, точно израсходовал все свои жизненные ресурсы и сейчас полз еле-еле. Если бы те твари из леса захотели, они, наверное, смогли бы ее догнать. От этой мысли по спине пополз холодок, в висках заломило.
Она предательница! Она бросила Ивана с этой… нежитью и даже не попыталась его спасти. А он так кричал… Нет ей теперь прощения…
Света ехала уже почти час. Даже по самым приблизительным прикидкам проселок давно должен был вывести ее к пансионату, но впереди маячили только черные стволы деревьев. И никакого намека на человеческое жилище. Глушь. Глухомань. Зачарованный лес…
А бензин на исходе, стрелка уже давно замерла за красной чертой. Ну, «опелечек», ну, родненький, не подведи! Дотяни хотя бы до трассы.
Машина проползла еще метров сто и встала. Света завыла в голос, не таясь и не опасаясь, что ее могут услышать. Все, это конец: одна в глухом лесу, кишащем всякими… вурдалаками. Что делать? Сидеть тут и ждать утра? А что, если эти монстры доберутся до нее раньше, чем рассветет? И еще не факт, что солнечный свет их остановит. Может быть, это не классические вампиры, а какие-нибудь нечувствительные к свету мутанты.
Господи, да о чем она?! Упыри, мутанты… Нет, если она так и будет сидеть без дела, то к утру просто свихнется. Надо действовать. Если есть дорога, значит, она рано или поздно обязательно куда-нибудь выведет… Наверное, капитан Золотарев ошибся в расчетах и до пансионата больше, чем четыре километра. А может, это вообще не тот проселок, в темноте ведь так легко заблудиться. Неважно, все равно у нее не осталось выбора.
Выходить в темноту и сырость было страшно, но она себя заставила: застегнула «молнию» на ветровке, набросила на голову капюшон, нашарила на заднем сиденье рюкзак, сделала глубокий вдох и распахнула дверь машины. Ночной лес встретил Свету шорохами и запахом сырой земли. Девушка поежилась и решительно двинулась вперед…
Рене де Берни. Антиохия. Осень 1098 г.
Все тщетно. Мучения, голод, кровопролития – для чего они?
Мы сидим в Антиохии уже больше двух месяцев: пьем, жрем, иногда совершаем набеги на окрестные поселения, а еще бьем от нечего делать друг другу морды. Антиохия, у стен которой было пролито столько христианской крови, оказалась никому не нужна: ни папе, ни византийскому императору. Зато город приглянулся нашим князьям. Франки, норманны и провансальцы готовы впиться друг другу в глотки за этот клочок опаленной солнцем земли, жестокой земли.
А может, и не жестокой. Может, это Господь наказал нас за непослушание страшной эпидемией, унесшей жизни многих храбрых рыцарей… Не для того мы выступили в Крестовый поход, чтобы собачиться из-за завоеванных земель. Наша главная цель – Иерусалим.
– Пишешь, Рене? – Одноглазый Жан заглядывает мне через плечо и неодобрительно качает головой. Ему, не ведавшему в своей жизни ничего, кроме войны, меня не понять.
– Пишу, – я хмурюсь, хоть Одноглазый и не умеет читать, мне все равно неприятно.
– Пустая трата времени, – Жан садится рядом.
Время? А на что его еще тратить?
– У меня новости, Рене.
– Какие? – Господи, пусть бы он сказал, что мы выступаем.
– Мы выступаем. Господа наконец договорились. Хватит просиживать штаны и марать бумагу! Нас ждут великие свершения, Рене де Берни!