Личная нескромность павлина - читать онлайн книгу. Автор: Белла Улановская cтр.№ 31

Потом они смотрят еще один фильм. Пляска опричников вызывает у них изумление и ужас.

— Нина! Это кто? — Тоня Нема подскакивает на своей табуретке. Дикие тени мечутся по комнате, перебегают по ее лицу. — Эва, черти!

Вдруг гаснет свет, изображение пропадает. Телевизор замолкает. Щелкаем выключателем — света нет. Смотрим в окно. В деревне темно. Темно в окнах, не горит фонарь. Обхожу стол, натыкаясь на табуретки, добираюсь до дивана, навалившись локтями на подоконник, смотрю в другое окно, оно выходит на огород, баню, там под горой река, за ней поля, заросшие лесом низины, а далеко, в верхней части пологого поля обычно по вечерам видны редкие огни Боронатова, но сейчас и там темно. А как в Кузьминском? Для этого надо выйти на улицу. Через промерзшие сени я выскакиваю на крыльцо. В Кузьминском все в порядке. А у нас деревня стала оживать. Вон у Растеряихи зажегся дрожащий робкий огонек, вон замигало у Колосовых. У Шаляпихи света нет. Я возвращаюсь, в темных сенях долго шарю по драной обивке, никак не найти дверную ручку.

— Погоди, я тебе открою, — тетя Нина толкает дверь изнутри, у них уже горит на столе керосиновая лампа.

Тоня Нема собирается домой, у них в Кузьминском свет есть.

— Доберешься, Тоня?

Затянувшееся послесловие, продолжение и эпилог. Что осталось после осеннего похода лягушек? всплеск, пузырьки, взбитое тяжелое масло холодной грязи?

Думаешь — приедешь — и тот же котенок вспрыгнет к тебе на печку, и та же звезда заглянет в окошко, а к вечеру придет Тоня Нема, сядет на лавку и затянет, пойдет крутиться пластинка колыбельная в бурю. А ничего по-прежнему и нет.

Ну ладно, то да се, перемены, парад планет кончается, щуплый котенок привычки переменил, вырос, раздобрел?

Котенка разорвала чужая овчарка, когда разлегся на собственном ложку, а уже научился многому и много сил на него потрачено: превзошел науку ловить мышей, перестал по-детски бояться подпола, стал выходить из дома по своим одному ему известным ходам, не беспокоя больше хозяйку терпеливым сидением у закрытых дверей.

Одно точно. Если уже написан «Осенний поход лягушек», то будьте уверены, что услышишь, когда снова туда приедешь (к месту дислокации этих земноводных): «Гады вышли из болота».

— Гады вышли из болота и подошли к деревне! — сказала тетя Нина.

Все правильно. Вслед за лягушками двинулись гадюки и ужи.

Ну а лен-то прежний? Да, хороший лен в Матренине, похож на ребятишек, не то что вдоль тракта на Котлован, какие там ребятишки — кусается! черные лохматые собачуги, веники нечистые!

В тот год как-то сразу все заговорили о льне. Повернулись мы ко льну спиной — говорили в области.

Повернулись мы ко льну боком — говорили в районе. Здесь пропадающий лен был под самым боком, в областном центре — за спиной, а впереди что — Москва!

Да хоть заройся с головой в эти душистые вороха…

Почему бы и не снарядить три воза всякой прозы — повествование у меня туго доверху набито снопами льна, лен как формообразующая основа; если и выбирать основу, то самую вечную и прочную, заматываем куколку повествования, обрабатываем сырой материал: эталон — белизна полотна, тут и до белизны кита недалеко. А если уж на то пошло — и до белых рубах голландского полотна, в которых пишутся последние послания.

Кстати, любезный читатель, как вы находите, какого цвета локоны Ольги Лариной? Некоторые считают, что золотистые, я же склоняюсь к мысли, что пепельные, поскольку высшее качество льняного волокна — это серые, пепельные, платиновые оттенки, шелковистость, длина и тонкость.

Попробуй-ка вытяни из спрессованной массы, из самой гущи, запусти руку — в рукавице? — и вытащи наугад, тут непременное условие — наугад! — и разглядывай так и эдак, улежалось — не улежалось (у меня как на любом льнозаводе — запаса тресты? на несколько лет), надежно ли укрыто — попадаются мыши, подгрызают, растаскивают в труху, подгрызут поворот, затащат в свое гнездо — но очередь рано или поздно дойдет и до дальних скирд. Сложено грамотно, хоть и под открытым небом.

На иных допотопных заводиках такие скирды давно стоят, похожи на украинские хаты, стена низенькая, а крыша крутая. Старая деревня под соломенными крышами. Стоит под солнцем и дождем, выцветает драгоценное сырье.

Один-другой сноп для начала вытащим, но пора пускать в обработку весь свой воз.

Итак, сноп за снопом, поехали.

Удастся лен — так шелк, а не удастся — зубами щелк.

Эталоны — локоны Ольги Лариной — разговоры знатоков, ценителей блондинок.

А приемщица-то, артистка, вот она, у всех на виду стоит на специальном помосте — отъезжай! Следующий! — машет левой рукой, правую руку с карандашом прячет в карман телогрейки, похаживает по помосту, притопывает резиновыми сапожками, похлопывает себя по озябшим бокам, но некогда, вот стена следующего воза перед ней, а вон целая вереница возов со всей округи, поздняя осень, сегодня ветер разогнал дождь, первый сухой день за несколько недель, перед ней стена как будто одинаковых снопов льняной тресты, она как бы не глядя выхватывает отдельные пучки сбоку, с середины, снизу, разглядывает, разломит иные стебли, разотрет, отряхнет костру, пометит у себя, — следующий проезжай под разгрузку!

Сон тети Нины. Будто Тоня Нема бежит мимо крыльца такая испуганная, почему-то в сером подряснике, как у попа: «Ой, Нина, схорони меня! За мной приехали, а я не хочу! Меня арестуют!» — «Ой, Тоня, беги за бабкину избу, за маленькую…»

— Мы вчера о ней поговорили, вот она и приснилась. Уже пять часов. Витька-агроном говорил, что по ней часы проверять можно было, всегда в пять приходила.

— А часы у нее были?

— Часы она не понимала. Она и деньги не понимала. Только один раз на час опоздала: «Тоня! Ты почему так поздно? — Она недоуменно смотрит на жестяные ходики. — Зимнее время, Тоня!»

— Я любила Тоню, она беззащитная была, работала всю жизнь, зимой по наряду посылалась. Буду жить дома, а дом валится. Приехали за ней:

— Где Антонина Петровна?

— Какая Антонина Петровна? — я сперва не подумала на Тоню-то. — А куда вы ее хоть повезете?

— А в престарелый дом. Не знаем, как ее заманить. Заявление мы и сами без нее напишем. Как, говорят, уговорить ее?

— А я говорю, и уговаривайте!

Так грязную и повезли. Вся в саже, как печку топила. В дверцу все колотила и ногам и рукам.

Сдали ее, заперли в темную комнату, стекол нету. Она стала дверь выламывать, все орала, ревела. И сейчас все плачет, убегу, говорит, домой.

Тут были уже однажды за ней приехавши, она под сени была схоронивши, а на этот раз изловили.

— Сидишь, сидишь, соскучишь, поглядишь, какие фотокарточки, снова живешь.

Веник. Растеряиха рассказывала об одной бабе, которая решила повеситься на чердаке, но вспомнила, что у нее пол не пахан.