Язык милосердия. Воспоминания медсестры - читать онлайн книгу. Автор: Кристи Уотсон cтр.№ 63

Я возвращаюсь к работе всего через несколько дней. Я ничего не чувствую. Лишь холод. «Если я не вернусь сейчас, то, возможно, никогда не смогу этого сделать», – объясняю я своему начальнику, который беспокоится, что прошло слишком мало времени. В этот же день с самым первым вызовом я отправляюсь в отделение онкологии. Здесь тише, чем в других уголках больницы. Здешние медсестры передвигаются медленно, осторожно, говорят вполголоса. Посетителей тут больше – стайки родственников с опухшими глазами жмутся друг к другу у дверей палат, не успев снять халаты. Из коридора с каждой стороны ведут двери в десяток палат, следом – небольшой сестринский пост, где медики, специализирующиеся в разных областях, листают невероятно огромные стопки записей о пациентах. Бригада анестезиологов, медсестры по контролю за инфекциями, по поддержанию жизнеспособности тканей, команда физиотерапевтов, специалисты по работе с людьми, потерявшими близких, гематологи, онкологи, радиологи… По палатам ходит больничный священник, предлагая помолиться атеистам, агностикам, мусульманам, христианам, людям, прожившим хорошую жизнь или плохую – не имеет значения.

Слева от поста медсестер начинается еще один длинный коридор, за ним – основной зал отделения, где на пластиковых стульях сидят родственники, а на отгороженных занавесками койках лежат пациенты – болезненно исхудавшие, голодающие, часто облысевшие, уменьшающиеся по мере того, как растет их опухоль, привязанные к своим капельницам и шприцевым помпам, через которые подается морфий. В дальнем конце коридора находится комната для родственников, где врачи и медсестры сообщают родным плохие новости. Работая здесь, они становятся экспертами в этом деле, понимая, что честность – это единственный язык, который понимают люди, находящиеся в состоянии полного онемения и не чувствующие ничего, кроме холода. «Ваш муж умер прошлой ночью. Мне очень жаль». Эти слова никогда не заменяются фразой «мирно скончался во сне».

Медсестры звонят родственникам, объясняя, что им следует как можно скорее приехать в больницу, и одновременно оценивая вероятность того, что те попадут в аварию. «Вы можете приехать сегодня утром? Сейчас ее состояние стабилизировалось, но, думаю, вам стоит приехать».

Они полагаются на опыт, принимая решения о том, что время пришло, не обращая внимания на медицинские показатели и анализы крови. Они полагаются на бесчисленные обрывки разговоров с родственниками больного, стараясь сформулировать фразу так, чтобы родственники приехали быстро и по пути с ними ничего не случилось. И если они не уверены, что это возможно, они звонят в местное отделение полиции, чтобы сотрудники сообщили тяжелые новости лично и как можно скорее привезли родных пациента в больницу. Как-то раз знакомая старшая медсестра рассказывает мне, что из всей документации в отделении онкологии самое большое значение имеют вовсе не записи о давлении или диагнозах и не планы лечения, хотя они, разумеется, важны. Самую важную роль играют телефоны родственников. Главное правило – всегда разборчиво записывать телефонные номера. Нет ничего более душераздирающего, чем отсутствие возможности вовремя до кого-то дозвониться.

– Надо продолжать массаж сердца: еще две минуты, – говорит Рональд, дежурный медбрат, который знает, что родные пациентки приедут с минуты на минуту. Он достаточно хорошо знаком с ее мужем, чтобы понимать: тому необходимо быть рядом с женой, когда она умрет. Понимать, насколько это важно. Рональд велит младшему врачу продолжать массаж сердца, несмотря на то что старший врач советует прекращать. – Давайте еще немного, – говорит он. – Ее муж вот-вот будет здесь.

Рональд знает, что слышать слова «она умирает», пусть это продлится лишь мгновение, несоизмеримо лучше, чем фразу «она умерла». Он понимает, что исход во многих случаях нельзя изменить, но благодаря маленькому акту доброты он может стать менее тяжелым для оставшихся на этом свете родственников пациента. Когда человек болеет, страдает не только он один. Муж этой женщины не вспомнит лица врача, который делал его жене массаж сердца. Много недель, месяцев и лет спустя он забудет, с какой жестокостью проводилась реанимация, забудет кровь, иглы, силу, с которой медики давили на ее хрупкое тело. Но он навсегда запомнит, что держал жену за руку, что был рядом, когда она умерла, и шептал ей на ухо слова, которые ему так нужно было ей сказать.

Я бегу по отделению, стараясь не задерживать взгляд на пациентах, но каждый из них неизбежно напоминает мне об отце: такая же пижама из Marks & Spencer, такой же частый сухой кашель, нетронутые фрукты на прикроватной тумбочке, слишком старательно улыбающаяся жена. Я стискиваю зубы, вслед за бригадой врачей направляясь в одну из палат, где, приподнявшись на койке, сидит мужчина с кислородной маской на лице. Стаскивая с рук перчатки, из палаты выходит один из врачей.

– Ложная тревога, – говорит он. – Думали, анафилаксия, но с ним все в порядке.

Сотрудники по одному расходятся, но я чувствую, что словно приросла к полу. В конце концов я остаюсь наедине с пациентом. Он снимает кислородную маску и улыбается.

– У вас есть минутка? – спрашивает он.

– Конечно. – Я сажусь рядом с ним и передаю ему газету, которую он попросил, – она лежит рядом с его койкой.

– Можете мне почитать? – Он открывает газету на странице с результатами скачек. У меня полно бумажной работы, а в скором времени я должна вести учебное занятие. – Быстренько, – говорит он. – Не хочу доставлять вам хлопот, но я без очков ни черта не вижу.

Я зачитываю ему клички лошадей и их шансы на выигрыш.

Он то и дело ударяет кулаком воздух.

– Кандидат на выигрыш, – приговаривает он.

Я не поднимаю глаз от газеты, но чувствую металлический запах химиотерапии, который исходит от его кожи, и слышу шум его капельницы. Но до предела меня доводят его тапочки. Пара тапочек, которые стоят под его койкой. Прямо как у отца.

Слезы, которые я сдерживала последние несколько дней, вырываются из меня таким бурным потоком, что я опрокидываю стоящий рядом с койкой стакан с водой.

– Простите, – говорю я, – пожалуйста, извините меня.

Я встаю, собираясь уйти, но он хватает меня за руку. Он заставляет меня сесть обратно в кресло, и вот тогда я позволяю себе поплакать. Он притягивает меня к своему плечу и, обняв, прижимает к себе, к своей рокочущей груди, так что его ребра втыкаются мне в скулы. Слезы льются быстро и свободно. Должно быть, промелькнуло всего несколько секунд, но мне показалось, будто прошло гораздо больше времени, пока он был медбратом, а я – пациенткой.

– Не держи в себе, девочка.

– Простите. Это непрофессионально с моей стороны. Это я должна помогать вам.

– Ерунда, – отвечает он. – Все мы должны помогать друг другу.

Я все плачу, и плачу, и плачу, и каждой клеточкой своего существа желаю, чтобы этим пациентом, который сейчас меня обнимает, который умирает от рака, был мой отец.

Шерил пришла на похороны отца. Она стоит позади остальных, около двери, в стороне от друзей и родственников покойного, стараясь вести себя ненавязчиво и уважительно. Я стою впереди и обнимаю маму, рядом плачут дети, но даже отсюда я вижу, что лицо Шерил залито слезами.