Язык милосердия. Воспоминания медсестры - читать онлайн книгу. Автор: Кристи Уотсон cтр.№ 54

– Пусть лучше мы разойдемся и будем счастливы, чем останемся вместе и будем несчастны, – говорю я своей дочери.

– Нет, не лучше, – честно отвечает она. – Если бы вы остались вместе и были несчастны, так было бы лучше для нас.

Она бы скорее осталась в интенсивной терапии, чем пошла на риск – выжить или умереть. Прямо как родители, которые спорят с решением врачей отключить аппарат искусственного поддержания жизни, – она бы предпочла, чтобы мы были живы, но страдали, потому что страдания, которые испытала бы она, увидев, как мы умираем, были бы для нее куда более страшными.

Работа медсестры становится моим аппаратом искусственного поддержания жизни. Один из самых больших подарков, который подарило мне сестринское дело, если не считать замечательных коллег, принадлежности к единой структуре и гарантии трудовой занятости, – это ежедневное напоминание о том, что всегда найдется кто-то, кому хуже, чем мне. Это одновременно ужасный и полезный дар. Время летит. Теперь, когда у меня есть собственные дети, работа медсестры меняется и становится еще более трудной. Мне приходится стискивать зубы и выталкивать из головы образ своих детей, выбрасывать его в окно ПОИТ, как можно дальше от больницы.

Но каждый вечер, когда я прихожу домой и целую своих детей, желая им спокойной ночи, какую бы боль я ни чувствовала в своем сердце, я испытываю настоящую благодарность.

Как и многие из моих коллег на тот момент, я время от времени езжу забирать больных детей из районных больниц общего профиля – помогаю стабилизировать их состояние, а потом отвожу их в ПОИТ, где им может быть оказана необходимая специализированная помощь. У большинства больниц нет возможности предоставлять тяжелобольным детям искусственное жизнеобеспечение. В результате появились специализированные выездные бригады, которые готовы где угодно оказать помощь детям, находящимся в тяжелейшем состоянии, и доставить их туда, где им будет обеспечен необходимый уход. Но в тот момент система транспортировки пациентов еще только формировалась, и подобные бригады состояли из медсестер и врачей, работавших в ПОИТ. Механизмы психологической адаптации, которые я выработала в попытке справиться с экстремальным характером этой работы, не всегда можно было назвать здоровыми.

Я еду забирать пациента из районной больницы общего профиля вместе с Дьюсаном, но, когда мы приезжаем, оказывается, что девочка уже умерла. Мы пытаемся снова и снова, но ей уже ничем нельзя помочь. Я впервые встречаю ее родителей, когда нам с Дьюсаном приходится идти в маленький кабинет и сообщать им, что их дочь умерла. Мы объясняем им, что приехали слишком поздно, что ничего нельзя было поделать. Мы не говорим, что она отошла мирно и не испытывала боли. Этого мы сказать не можем.

По пути обратно в больницу, в карете скорой помощи, я говорю Дьюсану, что чувствую недостаточно остро.

– Мне следовало бы больше всего чувствовать по этому поводу. Больше грусти. Больше опустошенности. Но я ничего не чувствую. Может, я перегорела.

Он кладет руку мне на плечо.

– Мы совсем не знали ее семью, – говорит он. – Как и ее саму. Это наша работа.

И все же я встревожена. Я пошла в ПОИТ, чтобы иметь доступ не к какой-то одной области сестринского дела, а ко всему сразу, чтобы охватить и испытать все стороны человеческого бытия. Чтобы жить с широко открытыми глазами. Вместо этого я замыкаюсь в себе. Чувствую все меньше. Иногда, несмотря на окружающие меня примеры чудовищных страданий, я вообще ничего не чувствую.

Часы показывают полдень, когда я наконец решаю позавтракать тостом, и тут звонит красный телефон. Я бросаю свой тост в мусорную корзину (все равно возможности доесть его у меня уже не будет) и выхожу из комнаты отдыха, сворачиваю налево в холл, где на столе у поста медсестер стоит красный телефон, а рядом сидит один из врачей. За мной тенью следует Триша, напоминая мне, как много лет тому назад я точно так же ходила по пятам за Анной. Врач по имени Бен делает записи. Ну, разумеется. Бен – один из тех искателей острых ощущений, что вечно околачиваются вокруг красного телефона в ожидании звонка. Потом он шагает по отделению, резюмируя услышанное: фебрильная судорога у интубированного пациента в Дартфорде, четырехлетний ребенок с менингитом, острый респираторный дистресс-синдром (острая дыхательная недостаточность) в Саутенд-он-Си. Входящий звонок: остановка дыхания; синдром Стивенса – Джонсона; тяжелые ожоги; осложнения у недоношенного ребенка – сперва ДПЖП (дефект предсердно-желудочковой перегородки), а теперь еще и пневмония; энцефалит; малярия; серповидно-клеточный криз; тяжелая форма ветрянки – похоже, дело плохо. При этом Бен никогда не сообщает нам имени ребенка – только возможный диагноз и предположение о том, насколько тяжелое у него состояние.

У поста медсестер стоит каталка, на которой навалены медкарты пациентов – угнетающе пухлые, учитывая возраст больных: большинство из них еще младенцы. Здесь висят компьютерные мониторы и негатоскопы со снимками, на которых видно скелеты наших пациентов, их эндотрахеальные дыхательные трубки, их хрупкие косточки, их уже пораженные болезнью легкие, которые словно покрыты заплатами и похожи на остатки сладкой ваты, стоящей на прилавке в парке развлечений.

На этот раз звонят из общей районной больницы, чтобы сообщить о двухлетней девочке по имени Шарлотта, у которой высокая температура, учащенное сердцебиение и несколько маленьких фиолетовых пятнышек на коже. Казалось бы, ничего серьезного. Она находится в сознании и разговаривает. Но нам известно, что такое сепсис. Больница, где я работаю, специализируется на лечении менингококкового сепсиса – тяжелой формы заражения крови у детей (самого опасного заражения). Он может убить ребенка за считаные часы. Сепсис – описанный еще Гиппократом – это заболевание, из-за которого по всему миру ежегодно умирает восемь миллионов человек, а это значит, что смерть от сепсиса наступает каждые 3,5 секунды. Это иммунная реакция, инициированная попаданием в кровоток бактериальной или грибковой инфекции, процесс гниения или патологического распада тканей. Дети, за которыми я ухаживаю, умирают снаружи вовнутрь, их конечности похожи на пережаренные сосиски – черные, потрескавшиеся, словно вот-вот лопнут.

Лишь недавно врачи оценили всю тяжесть сепсиса – признали, насколько это серьезная причина смерти. Сегодня сепсис признается основной причиной материнской смертности в Соединенном Королевстве.

К тому времени, когда прибывает бригада, чтобы забрать Шарлотту в специализированную больницу, ей становится гораздо хуже. Трейси звонит мне в ПОИТ, чтобы сообщить, что они уже на обратном пути, и просит меня все подготовить к их приезду. «Ей понадобилось столько жидкости, чтобы преодолеть шок, что ее легкие захлебываются, а во рту полно пены, как у бешеной собаки». При сепсисе объем крови, циркулирующей в организме ребенка, не меняется, но она поступает не туда, куда нужно, – оказывается во внеклеточном пространстве, а не во внутриклеточном. Мы без конца вливаем жидкость в вены пациенту с сепсисом, еще и еще, надеясь, что она задержится там до тех пор, пока не сработают антибиотики, но в результате организм ребенка переполняется жидкостью, кровью и отдельными компонентами крови. Шарлотте необходим дыхательный аппарат, чтобы справиться с отеком легких, который мы спровоцировали, а также сильнодействующие препараты (адреналин, допамин, норадреналин), чтобы ее сердце более эффективно качало кровь.