Язык милосердия. Воспоминания медсестры - читать онлайн книгу. Автор: Кристи Уотсон cтр.№ 40

Мы болтаем почти как ни в чем не бывало, но, когда приходят санитары, чтобы помочь мне перевезти Аарона в анестезиологическую комнату, он вцепляется в мать.

– Не уходи, пока я не усну, – говорит он. Потом оглядывается на меня: – А вы будете там от начала до конца?

– Я буду рядом. Ты готов?

Он трясет головой – нет. Я все равно киваю санитарам, и они везут его каталку через дверной проем к выходу из отделения и дальше по коридору. Одна из санитарок, жизнерадостная молодая женщина, не переставая посвистывает. Стены раскрашены специально для маленьких пациентов: на них нарисованы животные и цветы. Мимо нас, толкая перед собой стойки с капельницами, проходят дети – кто с родителями, кто в сопровождении медсестры. Санитарка все еще посвистывает, Аарон снова трясет головой. Мама Аарона, держа его за руку, быстро идет рядом с каталкой. Я краем глаза слежу за установленным в конце каталки Аарона монитором, который показывает уровень кислорода у него в крови. Я молюсь, чтобы показатели не упали. «Не сейчас, – говорю я про себя. – Все в норме, так держать». Мне доводилось слышать истории о детях, которым становилось хуже, когда они застревали в лифте, о том, как внезапно заканчивался кислород, а врачи не могли оказать пациенту должной помощи при полной остановке сердца до тех пор, пока не удавалось отыскать лифтера. Я чувствую тревогу, но я уже научилась сохранять то самое спокойное выражение лица, которое отлично получается у медсестер. Я замедляю дыхание и движения и концентрируюсь на задаче демонстрировать расслабленный язык тела и мягкую улыбку. Как-то раз, рассказывая о том, как работа в больнице помогает медсестре набраться опыта, один из наших лекторов по сестринскому делу сказал нам, что, если пациент видит, что опытная медсестра переживает, скорее всего, это значит, что они оба уже мертвы.

Операционное отделение представляет собой лабиринт коридоров, которые заставлены каталками со стерильными голубыми простынями, встроенными дефибрилляторами и сложными наборами для коникотомии. Работающие в операционном отделении медсестры перемещаются очень быстро, их сабо тихонько поскрипывают на вымытом до блеска полу, а наполовину застегнутые хирургические халаты развеваются у них за спиной, словно мантии волшебников. Здесь бесчисленное количество подсобок с оборудованием. В одной из них медсестра стоит на коленях, держа в руках опись инструментов, которую она обязана подписывать каждое утро и каждый вечер, указывая дату истечения срока годности, количество наборов, дату заказа новой партии. В углу стоит автоклав, в котором стерилизуются инструменты, и анализатор газов артериальной крови, с помощью которого медсестра может определить, насколько хорошо анестезиолог справляется со своим делом и насыщена ли кровь пациента кислородом или же в ней полно углекислого газа. Воздух в этих запутанных, плохо освещенных коридорах кажется таким плотным, что он пропитывает память словно запах. Если прислушаться, можно услышать, как он рассказывает человеческие истории – о том, как пациенту удалили не ту почку, или о том, как выключили электричество, а резервный генератор не запустился, или о том, как пациента дефибриллировали, забыв отключить подачу кислорода, и произошел такой взрыв, что казалось, будто сработала бомба, в результате чего медсестра-анестезист получила серьезную черепно-мозговую травму, и ее пришлось отправить в отделение интенсивной терапии. Если бы только стены могли говорить.

Как правило, мы практически ничего не помним о том, что с нами происходило, пока мы находились в операционной. Мы засыпаем, а потом приходим в себя и не пытаемся подробно анализировать то, что происходило в промежутке. Операционным медсестрам приходится видеть всякое. А между тем иногда здесь происходят забавные вещи: как-то раз хирурга и медсестру застали раздетыми в шкафу для постельного белья. Когда мужчинам делают малые операции, из-за действия анестетика у них возникает эрекция, и пенис то встает, то опускается с каждым движением скальпеля – часто в такт с музыкой. Гораздо позже я работаю с хирургом, у которого в самый ответственный момент операции спадают брюки, причем оказывается, что на нем надеты трусы с изображением Барта Симпсона. Одна из медсестер предпринимает неловкую попытку натянуть брюки обратно, а хирург кричит: «Оставь, оставь, пускай так!»

Но операционная – это еще и место, где жизнь и смерть пациента в буквальном смысле оказываются в руках других людей. По большей части все происходит, как задумано, но если что-то идет не так – это настоящая катастрофа. Иногда, если состояние пациента внезапно ухудшается, это организованное, спокойное, стерильное место превращается в зону боевых действий. Анестезиологи делают все возможное, чтобы предсказать, с какими группами пациентов могут возникнуть проблемы – с теми, что страдают ожирением, курильщиками, беременными женщинами и прочее. Хотя от неожиданностей никто не застрахован. Есть пациенты, которые утверждают, что во время операции находились в сознании, но не могли пошевелиться, – это явление объясняется тем, что их организм реагирует на обездвиживающее вещество, а вот сопровождающий его седативный препарат на них не действует. Есть пациенты, которые плохо реагируют на анестетики, в результате чего у них резко падает давление, а иногда и вовсе происходит остановка сердца.

Мне приходилось ухаживать за такими пациентами, которым уже после хирургического вмешательства говорят, что операция прошла не совсем гладко, но хирургу удалось стабилизировать ситуацию. Иногда медсестрам бывает сложно подобрать правильные слова. Клетка сердечной мышцы пульсирует в чашке Петри. Одна-единственная клетка. А в другой чашке Петри еще одна клетка сердечной мышцы, принадлежащая другому человеку, пульсирует в другом ритме. Однако если эти клетки соприкоснутся, они начнут биться в унисон. Врач может объяснить это с точки зрения науки. Но медсестра знает, что языка науки здесь недостаточно. Фразу «Ваш муж / жена / ребенок трижды умирал во время операции, но сегодня удачный день, и с помощью большого количества электричества и нескольких компрессий грудной клетки, которые наверняка сломали ему/ей пару ребер, мы смогли его/ее вернуть» операционная медсестра переводит на понятный нам язык. Вот такая странная поэзия.

Я стараюсь не думать о том, что может случиться в операционной, обо всем том, что может пойти не так – и что уже не раз случалось. Я принимаю свою излюбленную позу под названием «расслаблена снаружи, паникует внутри» и сохраняю ее до тех пор, пока мы не прибываем в анестезиологическую комнату, где полно внушающего надежду оборудования и где уже ждет улыбающаяся, спокойная на вид врач-анестезиолог. «Ну ладно, мамаша, руку можно отпустить. Привет, Аарон». Анестезиолог представляется, стараясь поддерживать зрительный контакт с Аароном, а в это время на заднем плане суетится ассистент операционного отделения, подготавливая приборы мониторного наблюдения и помечая шприцы. Я стою в ногах у мальчика – достаточно близко, чтобы при необходимости можно было дотянуться и вывести маму Аарона. На это есть всего несколько секунд в промежутке между тем, как Аарон уснет от поступившего газа и воздуха, и прежде, чем ее придется выпроваживать за дверь. Мы не хотим, чтобы она видела то, что происходит потом, когда пациент засыпает: на веки пациента наклеивается пластырь, голова запрокидывается как можно дальше, а в трахею проталкивается трубка, в вены вводятся иглы, оставшаяся одежда полностью снимается. Затем кожа окрашивается повидон-йодом в грязно-медный цвет так, что пациент становится больше похож на кусок мяса, чем на человека. И вот он готов к встрече с хирургами, о которых член парламента лорд Терлоу в 1800 году сказал следующее: «В хирургии не больше науки, чем в работе мясника». Раньше хирургия считалась столь низменной профессией, что в Средние века в нее допускались даже женщины – до начала XVIII века, когда хирургов стали обучать в университетах, куда женщинам путь был заказан. Общепринятое мнение о профессии хирурга и ее восприятие обществом преобразились гораздо значительнее, чем отношение к работе медсестры, которое, по всей видимости, напротив, меняется вовсе не в положительную сторону.