Язык милосердия. Воспоминания медсестры - читать онлайн книгу. Автор: Кристи Уотсон cтр.№ 39

В палате очень тихо и очень жарко. Мне пора начинать назогастральное кормление девочки в соседней кроватке – по капле вливать ей молоко матери через 20-миллилитровый шприц (иногда его прикрепляют к люльке при помощи лейкопластыря, если приходится кормить сразу нескольких малышей, ведь в их маленькие трубки молоко капает так медленно).

Но вместо этого я сажусь на пластиковый стул рядом с Мэнди. Сомневаюсь, что она часто разговаривает с другими людьми. Не думаю, что у нее есть друзья, семья или хоть какая-нибудь поддержка. Она не обращается в службы социальной поддержки, а Грейн сказала, что она то расстается, то снова сходится с деспотичным мужчиной, склонным к насилию. Возможно, именно он – отец Дэвида, а может, и нет.

– Десять детей! – говорю я. – Не уверена, что смогла бы выдержать роды целых десять раз.

Она смотрит на Дэвида, потом поднимает взгляд на меня. Ее глаза тоже пожелтели по краям.

– Вам сказали, что мне их не оставляют? Моих детей. Их всех либо усыновили, либо передали на патронатное воспитание.

Я киваю:

– Это написано в вашей карточке. Должно быть, это тяжело.

– Из меня бы вышла очень хорошая мать, – говорит Мэнди. – Но мне не дают шанса. Твердят, что мне надо начать принимать противозачаточное или пройти стерилизацию. Можете в это поверить? Прямо как нацисты. Но, думаю, теперь все иначе. Мне разрешат оставить Дэвида. Мне есть где жить, и теперь все не так плохо.

Похоже, Мэнди не в состоянии даже представить себе, какой вред она наносит собственным детям. Она не говорит о том, какая их ждала бы жизнь. Она долго рассуждает о собственных чувствах и о том, что ей, возможно, удастся вернуть себе детей, что социальные работники слишком поторопились с решением и не дали ей ни единого шанса. Но негодовать, слушая, что она говорит, невозможно. Мэнди не хочет такой жизни, она ее не выбирала. О ее собственном детстве мы не говорим, в этом нет необходимости.

– Я чувствую такую пустоту без моих детей. Но больше я рожать не буду, – говорит она. – Я просто хочу оставить Дэвида. В нем мое сердце и моя душа. Хотя я буду скучать по беременности. Мне нравится быть беременной. Особенно когда малыш начинает шевелиться. Удивительное чувство, когда внутри тебя находится что-то живое, существо, у которого бьется сердце. Это заставляет меня чувствовать себя живой.

В соседней кроватке лежит София. Она родилась с расщеплением позвоночника – серьезным заболеванием, которое спровоцировало грыжу спинного мозга и мозговых оболочек, в результате чего ее позвоночник и его защитный слой вытолкнуты за пределы ее тела. Это влечет за собой серьезные инфекции и значительные повреждения спинного мозга. Я предельно аккуратно меняю ей подгузник, вспоминая, как однажды, в студенческие годы, мне пришлось менять подгузники и ползунки сиамским близнецам. Казалось бы, очень простая вещь, и все же это было довольно трудно, у меня тряслись руки. Я боялась, что каким-то образом сделаю им больно, зажму кожу кнопкой-застежкой или поцарапаю липучкой. Они склеились в утробе, сплелись друг с другом и были повернуты ко мне. Крохотные, как кавычки. Медсестра-куратор, которая попросила меня их переодеть, сказала, что для меня это будет хорошей практикой. Помню, я ответила ей, что мне никогда еще не приходилось переодевать детей с таким сложным анатомическим строением, и, хотя всего-то и надо было, что сменить подгузники и ползунки, мне потребовалось целых полчаса. Она покачала головой: «Я не это имела в виду».

Родители Софии, Эмма и Хелен, каждый день по нескольку часов держат ее невероятно крохотную ручку сквозь отверстие в инкубаторе, смотрят на ее личико, поют ей, пытаясь не смотреть на ее внутренние органы, торчащие наружу. Они все сделали правильно – принимали фолиевую кислоту, ходили к врачу в амбулаторную клинику и на курсы подготовки к родам. Они прочли все возможные книги и подготовили для дочки самую что ни на есть замечательную детскую комнату. Эмма показывает мне фотографию: «Мы размахнулись. У меня есть подруга-художница, и мы попросили ее что-нибудь нарисовать. Видите этих бабочек? Мы знали, что будет девочка. Я так рада, что у нас девочка! У нее гардероб уже больше, чем у меня! Только представьте».

Будущее Софии, как и судьба Дэвида, полно неопределенности. Вполне вероятно, что она не сможет ходить. Или будет страдать недержанием. Почти нет сомнений, что Софии придется всю жизнь принимать лекарства, ездить по больницам и одно за другим преодолевать многочисленные испытания.

София отправляется в операционную, где все уже готово – первое испытание в ее жизни. По пути ее родители держатся за руки. Эмма, которая еще не до конца оправилась после родов, сидит в больничной коляске, я везу ее, а санитар отвечает за инкубатор, в котором лежит София. Хелен идет рядом, держа Эмму за руку. Я замечаю, как крепко они держатся друг за друга – так, что костяшки пальцев побелели.

Пациентов обстановка операционной, должно быть, ужасает, но мне она уже кажется нормой. Удивительно, к чему можно привыкнуть. Моя жизнь не всегда была такой.

Первая операция, которую мне приходится наблюдать, – это пересадка сердца и легких. Мне девятнадцать, я все еще студентка. Операция длится очень долго – больше двенадцати часов. В ней участвует целая бригада хирургов, которые перенимают друг у друга эстафету, вместо палочки передавая друг другу человеческое сердце и легкие. В этот день мне поручили ухаживать за пациентом, который ждал очереди на пересадку легких. Это четырнадцатилетний мальчик по имени Аарон, который страдает муковисцидозом (кистозным фиброзом), он прикован к постели, в его нос вставлены кислородные трубки, у него усталый, мокрый кашель и кожа пепельного, землисто-серого цвета. Я готовлю его к операции. Намазываю его сухие колени маслом какао, забираю у него портативную игровую приставку и клянусь, что буду охранять ее ценой собственной жизни. Промокаю его губы маленькой оранжево-розовой губочкой, смоченной стерильной водой, чтобы исключить риск попадания инфекции.

Палата Аарона освещена светильниками в форме звезд и месяцев, которые висят вокруг его больничной койки, а у него под подушкой спрятан дневник. Рядом висит пробковая доска, которую повесил на стену его отчим, а на ней – коллаж из фотографий, с которых глядят улыбающиеся лица Аарона и его друзей. В детских больничных палатах нередко пытаются создать атмосферу домашнего уюта. Если бы не проведенный через стену кислородопровод и медицинский отсос с толстыми прозрачными трубками, палата была бы похожа на комнату самого обычного подростка.