Язык милосердия. Воспоминания медсестры - читать онлайн книгу. Автор: Кристи Уотсон cтр.№ 37

Мама Эммануэля, улыбчивая женщина из Уганды по имени Джой, сидит рядом с его инкубатором, держа в руке свою огромную грудь и сцеживая молоко, которое затем будет по капле поступать к нему через трубку. Она без умолку болтает. Сначала об Уганде, о том, какие там добрые люди и какая сложная политическая ситуация. Потом о том, кем станет ее сын. «Его отец ростом под два метра, – говорит она, – так что он, наверное, будет баскетболистом или что-нибудь в этом роде. А мне всегда хорошо давалась учеба. Мой дедушка был врачом. И отец тоже. Сама я изучала право, по большей части работала с беженцами».

Джой – скромная женщина, склонная преуменьшать собственные достоинства, и ей становится неловко, когда я высказываю предположение о том, что она, должно быть, многим помогла.

– Вы и представить себе не можете, от каких ужасов они бегут, – отвечает она.

Я улыбаюсь ей время от времени, пока организую подачу целого перечня лекарств для ее сына. Через назогастральную трубку ему регулярно поступает кофеин, чтобы он не забывал дышать. Кофеин – это основной стимулятор дыхания, который широко применяется для лечения маленьких детей, страдающих апноэ (периодическими остановками дыхания).

– Прямо как я по утрам, – говорит Джой, когда я объясняю ей, что это такое. Но в ее голосе слышится беспокойство. Поверх шума молокоотсоса, предупредительных сигналов аппаратуры, хлопанья крышек желтых мусорных баков, топота туфель по натертому до блеска полу я слышу, что ее тон изменился.

– Хотите взять его на руки, обнять его?

Она смотрит на меня, и внезапно я замечаю, что у нее на глаза наворачиваются слезы.

– А ему не будет больно? Мне страшно.

– Конечно, не будет. Ему это поможет. Нет ничего лучше материнских объятий.

Я знаю, что Джой еще ни разу не держала на руках своего сына. Мы обсуждали это во время передачи дежурства. Медсестры беспокоятся, что она еще не чувствует привязанности к сыну. Они понимают, что не только хирургические вмешательства и технологические изобретения, но также и уход, ориентированный на семейные отношения, может значительным образом сказаться на когнитивном развитии малыша. Не думаю, что Эммануэлю суждено стать баскетболистом, врачом или адвокатом по правам человека. И я полагаю, Джой это знает. Его сердце уже не раз останавливалось за те десять дней, что он живет на свете. Его кишечник не функционирует должным образом. И ему повезет, если он доживет до полугода. Помимо проблем с физическим здоровьем, он может оказаться глухим, слепым, могут возникнуть серьезные трудности в обучении. Возможно, ему всю жизнь будет необходим специализированный уход.

Когда Джой рядом, Эммануэлю как будто становится лучше, он словно цепляется за жизнь. Достать его из инкубатора непросто, это влечет определенные риски. Дыхательная трубка запросто может выскочить. Не так много времени прошло с тех пор, как был положен конец варварской практике пришивания трубки ко рту ребенка, чтобы она оставалась на одном месте, причем без использования обезболивающего: раньше бытовало навязанное врачами мнение о том, что недоношенные младенцы не испытывают боли. К счастью, трубка Эммануэля закреплена с помощью белого лейкопластыря. Несмотря на это, я опасаюсь, что, если я его побеспокою, она может выпасть. Но риск, которому он подвергнется, если у Джой не будет возможности взять его на руки, гораздо более велик. Кроме того, на карту поставлено и психическое здоровье самой Джой. Согласно исследованиям, если ребенок рождается преждевременно, риск постнатальной депрессии увеличивается вдвое. Рождение ребенка – это все равно, что расщепление души на две части, вот почему женщина испытывает такую боль. Когда Джой не может взять на руки собственного сына, она чувствует, что ей не хватает половины себя самой. Он не станет для нее настоящим, не станет целым до тех пор, пока она не подержит его. Не будет целой и она сама.

Проходит немало минут, прежде чем я, осторожно распутав паутину проводов, которыми опутан маленький Эммануэль, передаю его Джой. Вне инкубатора он кажется еще меньше, но он не плачет. Эммануэль невероятно долго смотрит на маму, не моргая, а она смотрит на него, и всего за несколько коротких минут они влюбляются друг в друга.

– Он идеальный, – говорит Джой.

Я соглашаюсь, поднимая взгляд и улыбаясь коллеге, которая стоит, положив руку на сердце. Кажется, все складывается не в его пользу, но в этот момент я вспоминаю, что нет ничего невозможного. Исаак Ньютон, как и Эммануэль, родился недоношенным, и никто не ожидал, что он проживет больше нескольких часов. Есть что-то особенное в том, чтобы наблюдать за матерью в ОРИТН. Чудо, коим является младенец, каким-то образом начинает казаться еще более чудесным. Джой смотрит на Эммануэля. В нем таится так много возможностей.

– С ним все будет в порядке, правда ведь? Я просто это знаю.

– И с ним, и с вами тоже, – отвечаю я.

Сегодня я в ОСУН одна, а дел так много, и надо ухаживать одновременно за четырьмя детьми. Большую часть времени мне здесь нравится. Почти все малыши без исключения очаровательны, им становится лучше, возможно, они скоро отправятся домой. От родителей исходит спокойствие, вера и надежда на то, что их ребенок отошел от смертельно опасного края и ступил на твердую почву. И все же иногда в отделении возникает нехватка мест, особенно зимой, когда из-за инфекционных заболеваний, по большей части респираторных, во все отделения больницы поступает больше пациентов, чем обычно, и нередко приходится класть кого-нибудь из детей в тазик под раковину (мы это называем «койкой под раковиной»). В такие моменты мы открываем кран только наполовину, опасаясь забрызгать малыша водой. Планировка неонатальных отделений подчинена строгим правилам безопасности, и вокруг каждого детского места должно быть достаточно пространства для стульев, чтобы родителям было проще общаться с ребенком. И все же бывают моменты, когда больница попросту трещит по швам, а нужда, как говорится, научит калачи есть.

Но сегодня в отделении тихо и тепло, а малыши не так больны, как детишки из расположенного по соседству отделения интенсивной терапии. В данный момент в отделении нет ни одной мамаши, что довольно необычно. Медсестры делают все возможное, чтобы мать и ее ребенок оставались одним целым. В частных больницах дела обстоят иначе. В родильных отделениях некоторых частных клиник ребенка забирают у матери вскоре после родов, и хорошо обученный чужой человек ухаживает за ним в отделении для новорожденных. Хорошо обученный – но все же чужой. В нашей больнице на шкафчиках в раздевалке для персонала висит открытка с надписью: «Покажите мне ребенка, которому не исполнилось семи лет, и я покажу вам, какой из него вырастет человек». А одна из медсестер подписала чуть ниже: «Покажите мне ребенка и его мать через двенадцать часов после родов, и я покажу вам, какой из него вырастет человек».

Мать Дэвида, Мэнди, – работник секс-индустрии из лондонского района Ламбет. У нее уже девять детей, и всех у нее отобрали. Дэвид – самый тихий ребенок во всем ОСУН. Он почти не шевелится. Мне и раньше доводилось ухаживать за детьми, которые рождаются у страдающих наркозависимостью матерей, у них зачастую дергаются конечности или случаются припадки. Но Дэвид довольно сильно отличается от них по возрасту. На нем вязаная голубая шапочка, и он подключен к аппарату под названием СИПАП, который поставляет воздух в две малюсенькие трубочки, вставленные в его ноздри. На нем крохотный подгузник – меньше уже не производят, и все же он в нем тонет, а по бокам треугольником торчат две похожие на прутики ножки. Его кожа напоминает кожу старика – дряблая, морщинистая и свисает с костей, словно плохо подогнанный костюм. У него большие ступни и длинные пальцы на руках – мы стараемся обращать внимание родителей на подобные вещи в попытке нормализовать ситуацию, отвести взгляд Мэнди от медицинских приборов, к которым подключен ее сын. «Посмотрите на его пальчики – это руки будущего пианиста».