Язык милосердия. Воспоминания медсестры - читать онлайн книгу. Автор: Кристи Уотсон cтр.№ 19

Сегодня акушерки в Великобритании не имеют никакого отношения к традиционной народной медицине, они скорее просто отдают дань традиции. Но в других странах, скажем в Нигерии, в сельской местности роды с участием традиционных повитух – обычное дело. Другую крайность представляют собой Соединенные Штаты, где бал правят врачи, а медсестры-акушерки находятся рядом на случай, если понадобится помощь. Американки, однако, все чаще предпочитают, чтобы роды у них принимали не врачи, а именно медсестры-акушерки. Существует много разных способов выполнять работу акушерки и медсестры, а спектр выполняемых медицинских и традиционных ролей зависит от каждого отдельного человека, чего нельзя сказать о специальностях. К примеру, Флоренс Найтингейл руководила многопрофильным госпиталем в Скутари, а Мэри Сикол основала дом престарелых и магазин, где она продавала снадобья пришедшим без записи пациентам. Из чего именно изготавливались эти снадобья, она не уточняла. Возможно, она понимала, что это не имеет значения.

Фрэнсис выбрала золотую середину между традиционным и современным подходом в медицине. Она – опытная акушерка, которая, как она сама говорит, в «прошлой жизни» была ученым. После рождения собственных детей она прошла курсы переподготовки и теперь работает в нескольких отделениях под началом врачей-консультантов и акушерок, как сегодня. «Я выполняю эту работу уже много лет и принимала роды у сотен женщин, – говорит она мне. – А может, и у тысяч. И мне это никогда не надоедает».

На ней темно-синяя форма и черные сабо – в них она кажется расслабленной, даже когда ходит быстро. Она отгладила короткие рукава своей рубашки так, что на плечах они топорщатся идеальной острой складкой. У нее на лице идеальный макияж, волосы уложены так, что ни один не выбивается.

Я же вся взмокла, хотя просто ходила за Фрэнсис по отделению, а волосы у меня уже растрепались. В родильном отделении жарко и влажно. Я чувствую, как мой наспех наложенный макияж стекает вниз по лицу. Нам поручили ухаживать за Скарлетт – молодой девушкой, у которой недавно начались схватки.

– Молодая мама, – говорит Фрэнсис. – Первый ребенок. Невозможно предсказать, как все пройдет. Бывает, женщина на вид такая хрупкая, словно вот-вот переломится пополам, но ребенок выскакивает из нее, как горошина. Другие кажутся крепкими, как кремень, но в результате оказывается, что им нужна медицинская помощь – лекарства, эпидуральная анестезия, щипцы, кесарево. Невозможно предсказать.

Когда мы заходим в палату, Скарлетт сидит на койке. Я мешкаю в дверях.

– Заходи, – подгоняет меня Фрэнсис взмахом руки. – Это Кристи, студентка, которая сегодня меня сопровождает. Она будет наблюдать, если ты не против.

Скарлетт кивает.

– Я не возражаю, даже если будет наблюдать целая армия, – говорит она. – Я просто хочу, чтобы он вылез.

Она смеется. На ней посеревший от стирки, когда-то белый лифчик. На плече вытатуирована надпись «Рокет». Может, Рокет – это отец? У нее огромная грудь, вся покрытая зеленовато-голубыми венами. Ее живот кажется невероятно большим и блестящим. Она выглядит молодо, слишком молодо, чтобы рожать ребенка.

Мне вспоминается моя подруга, которая забеременела в двенадцать и родила, когда ей было тринадцать. Как-то раз после школы она зашла ко мне в гости попить чая и поиграть, с ребенком наперевес. Помню выражение на лице моего отца: «Что за чертовщина?!»

У Скарлет нет ни партнера («Он ушел от нас, но я благодарю Бога за маленькие милости»), ни доулы, но с ней рядом, сжимая ее руку, сидит ее мать. Скарлетт смеется и смотрит на меня:

– Серьезно, мне все равно. Я просто хочу, чтобы этот ребенок из меня вылез. – У нее рыжие волосы и веснушки.

– У нее большой риск разрывов. Тонкие ткани, – позже говорит мне Фрэнсис. – К тому же она еще молодая. У таких бывают ужасные растяжки, но мышцы очень хорошо восстанавливаются.

Комната залита солнечным светом. Вообще-то здесь слишком жарко, а окна не открываются. Фрэнсис нашла сломанный вентилятор, который не крутится и дует только в одном направлении, но все еще работает, если поставить переключатель на третий режим. Она направляет его на лицо Скарлетт. Несмотря на вентилятор, на ее коже выступают капли пота. Ее мать протягивает руку за серой фланелевой тряпкой и промокает ей лоб.

– Вот так, хорошо и прохладненько. Еще у меня есть глюкоза в таблетках, Скар, можешь их принять. Мы готовы.

На матери Скарлетт надета футболка с надписью «Мексика» поперек груди и с изображением пальмы. Она замечает мой взгляд.

– Мы туда ездили четыре года назад. Лучший отпуск в моей жизни. А еда! Мы съели столько тако с сыром, я думала, сама превращусь в тако.

Скарлетт закатывает глаза и отталкивает руку с фланелевой тряпкой.

– Меня сейчас стошнит, – говорит она.

Фрэнсис отталкивает меня в сторону и как раз успевает подставить к подбородку Скарлетт небольшую картонную миску для рвоты:

– Не волнуйся, это всегда происходит. Тебя не будет тошнить, когда ребенок выйдет.

Она что, все это время носила миску с собой, просто на всякий случай? Я ее не замечала.

У кровати Скарлетт туда-сюда катается гигантский упругий гимнастический мяч вроде тех, что используют для фитнеса, но без ручек. Позже я узнаю, что это мяч для родов, на который женщина садится, чтобы привыкнуть к правильной родильной позе. На детской кроватке, стоящей рядом с окном, разложен костюм: ползунки с Винни-Пухом, чепчик и желтые пинетки. На подоконнике выстроились вещественные доказательства покупок из «Макдоналдса»: большой картонный стакан, пакеты из-под бургеров, упаковки из-под картошки фри. В маленькой ванной рядом с унитазом стоит большой мусорный бак, а рядом висит объявление: «Не выбрасывайте прокладки. После родов нужно осмотреть сгустки и проверить, все ли в порядке. Просто положите их на крышку мусорного бака».

Когда акушерка говорит Скарлетт, что пора проверить, насколько она раскрылась, и раздвигает ей ноги, я едва не падаю в обморок. Картина Боттичелли «Рождение Венеры», которая была написана около 1490 года и на которой изображена богиня Венера, выходящая на берег из морской раковины, представляет собой метафору, которая используется со времен классической Античности – раковина олицетворяет женскую вульву ^[11]. Мне очень нравится это полотно.

Вульва Скарлетт совсем не похожа на раковину.

Шок, который я испытываю при виде опухшей, разорванной кожи, прозрачной и растянутой, как готовый лопнуть воздушный шар, отправляет меня в прошлое, в мою детскую, где, будучи худощавым подростком, я стояла, прижав к уху морскую раковину. Я и сейчас почти чувствую ее холодок. Я ищу в памяти слова отца: «Если слушать внимательно, можно одновременно услышать все и ничего», – но все, что мне удается услышать, – это лишь крик.