Император Александр I. Политика, дипломатия - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Соловьев cтр.№ 53

Несмотря, однако, на холодность Наполеона к Талейрану, император взял последнего с собой в Эрфурт: при переговорах и договорах был необходим такой делец; в Эрфурте же находились Толстой и Коленкур. Главная цель поездки Наполеона была — обеспечить себе бездействие Александра на Западе во время окончательного сокрушения испанских затруднений. Беспокоила Австрия: что, если бы удалось поссорить с нею Россию окончательно? Между ними холодность, начавшаяся после Аустерлица, усилилась еще оттого, что Австрия не помогла России и Пруссии в последней войне. Наполеон ехал в Эрфурт, чтобы ссорить Россию с Австрией; Талейран ехал туда же с целью мирить Россию с Австрией, устроить между ними сближение. Коленкур находился совершенно под влиянием Талейрана и способствовал сближению его с графом Толстым, который приехал в Эрфурт в самом враждебном расположении к Наполеону.

Но Талейрану нужно было заявить императору Александру о своих отношениях к Наполеону, Франции, Европе. Он явился к русскому государю с такими словами: «Государь, зачем вы сюда приехали? Ваше дело — спасать Европу, но достигнуть этого вы можете только борьбою с Наполеоном. Французский народ цивилизован, а его государь — варвар; русский государь — человек цивилизованный, а народ его варварский; итак, русский государь должен быть союзником французского народа. Рейн, Альпы, Пиренеи — это завоевания Франции; остальное есть завоевание императора; Франция в этом не нуждается». По возвращении в Париж Талейран говорил австрийскому посланнику графу Меттерниху: «Со времени Аустерлица отношения Александра к Австрии никогда еще не были так благоприятны, как теперь; от вас и от вашего посланника в Петербурге (князя Шварценберга) зависит завязать между Россией и Австрией такие же тесные отношения, какие были до Аустерлица. Коленкур вполне разделяет мой политический взгляд, он будет содействовать князю Шварценбергу». Граф Толстой подтвердил Меттерниху слова Талейрана; поведение Коленкура в Эрфурте не оставило в Толстом никакого сомнения в неограниченной преданности его Талейрану, который толковал Меттерниху: «Интерес самой Франции требует, чтоб государства, могущие противиться Наполеону, соединились и противупоставили оплот его ненасытному честолюбию. Дело Наполеона не есть более дело Франции; Европа может быть спасена только тесным союзом между Австрией и Россией».

Что такой союз был необходим, против этого никто не спорил, только этот союз был неполный, а главное — преждевременный: Россия, имея на руках две войны, Шведскую и Турецкую, не могла предпринять третью, против Франции; если Наполеон хлопотал отвлечь внимание России от Запада, пока не управится в Испании, то Россия старалась воспользоваться испанскими затруднениями, чтобы тем временем управиться со Швецией и Турцией, обеспечить северо-западную границу приобретением Финляндии и занять необходимое положение на Нижнем Дунае приобретением Молдавии и Валахии. В Петербурге очень хорошо знали, что в Вене именно последнего-то и не желают, но это обстоятельство, конечно, не могло быть побуждением для России спешить заключением союза с Австрией против Франции. С другой стороны, для полноты коалиции нужно было подождать Пруссии, которая обнаруживала признаки жизни, и жизни сильной, но была под ножом. Никто лучше Наполеона не чувствовал верности знаменитого изречения: «Ненавижу того, кого я оскорбил». Он ненавидел Пруссию по-корсикански, был убежден, что она платит ему тем же чувством, и потому мог успокоиться только с прекращением ее политического существования. В Тильзите он должен был согласиться на продолжение этого существования, согласиться на то, чтобы Пруссия осталась в союзе с Россией, под охраною последней, и это еще более усиливало его раздражение: нельзя ничего предпринять против Пруссии без протеста со стороны России, а Россия пока нужна. Несмотря на то что Пруссия по Тильзитскому миру потеряла половину своих земель и более чем половину народонаселения, Наполеон хотел отнять у нее Силезию и в случае согласия на это России соглашался на приобретение последней Дунайских княжеств, но Россия не согласилась.

Несмотря, однако, и на заступничество России, Наполеон придумал средство давить Пруссию: он не выводил из нее своих войск и, когда Россия требовала их вывода, отвечал сначала, что и Россия не выводит своих войск из Дунайских княжеств, а потом — что Пруссия не исполняет своих обязательств, не выплачивает контрибуции по договору. 157.000 французских солдат высасывали Пруссию, они тащили все: лошадей, скот, хлеб, деньги; их начальники задавали балы, праздники, на которые жители должны были поставлять припасы из дальних городов. А между тем торговля упала вследствие разрыва с Англией, вследствие континентальной системы, страна наполнилась фальшивою монетою, цены необходимых вещей страшно возросли; тысячи отставных чиновников и офицеров скитались без хлеба (из одних польских провинций — 7.000 чиновников). Наконец испанские затруднения заставили Наполеона подумать об очищении Пруссии: войско понадобилось на Пиренейском полуострове; а между тем как оставить на свободе озлобленную Пруссию, которой сделано столько зла? И вот какие условия предлагает Наполеон прусскому принцу Вильгельму (брату королевскому), который семь месяцев понапрасну хлопотал в Париже о выводе войск: Пруссия за этот вывод должна была заплатить 194 миллиона франков; оставить в руках французов три приодерские крепости — Штеттин, Кюстрин и Глогау; уменьшить свои войска до 42.000; помогать Франции войском в случае войны ее с Австрией. Принц Вильгельм мог выговорить только уменьшение 194 миллионов до 140 миллионов, да император Александр в Эрфурте склонил Наполеона уступить еще 20 миллионов.

Тяжкие испытания, материальные лишения различно действуют на различные характеры людей. Людей, слабых духом, они унижают до последней степени; все те, которые прежде были против борьбы с Францией во что бы то ни стало, теперь подняли головы под предводительством генералов Застрова и Кёкерица: они торжествовали победу своей мудрости и советовали довести дело до конца, спасти Пруссию совершенным подчинением воле Наполеона, отказом от независимости, вступлением в Рейнский союз, которого Наполеон был протектором. К счастью для Пруссии, эти люди не победили и на первый план выступили другие, которые при тяжких испытаниях, при материальных лишениях обратились к духу народа, к его нравственным силам и стали содействовать их поднятию. Честь принадлежала королю за то, что он сумел дать место деятельности этих людей не без борьбы с самим собою, с известными предрассудками, слабостями власти; он сумел призвать к деятельности Штейна, которого еще недавно за несогласие изменить свои убеждения относительно преобразования высшего управления называл «упрямым, непослушным государственным слугою, гордящимся своими талантами, капризным, действующим по страсти, личной ненависти и раздражению».

Штейн был действительно упрям, страстен, властолюбив, но эти недостатки в великие и страшные для государств времена, времена собрания нравственных сил народа, прежде расточенных, становились драгоценными качествами при высоких основах Штейнова характера. На этих-то основах религиозности и нравственности Штейн хотел поднять народную жизнь в Пруссии, хотел в новые формы вложить дух, без которого формы самые лучшие остаются мертвы, не приносят пользы народу. Следствиями деятельности Штейна было уничтожение крепостного права, городское самоуправление, освобождение городов, находившихся в частной зависимости. Несостоятельность войска вызывала военные преобразования, причем выдвинулись на первый план новые люди, новые способности — Шарнгорст, Гнейзенау, — Гнейзенау, который на самом себе испытал неудобства прежнего порядка: несмотря на познания и способности, он в 46 лет был только капитаном; товарищи в насмешку называли его капернаумским капитаном, потому что десять лет понапрасну ждал повышения.