– Видишь, здесь нет ничего страшного. – Эйнштейн успокаивающе обнял ее за плечи.
– Где та стена? – спросила Варя пересохшими от страха губами.
– Сейчас, сейчас. – Эйнштейн поставил на пол рюкзак, достал из него свой «миноискатель», нацепил наушники, медленно обошел помещение по периметру. – Здесь! – Он остановился у одного из дальних углов.
– Откуда ты знаешь?
– Это не я, а прибор. Подай ка мне бутылку, она там, в рюкзаке.
Варя послушно достала из рюкзака пластиковую бутыль с прозрачной жидкостью.
– Это святая вода? – спросила, подавая бутыль Эйнштейну.
– Она самая, крещенская святая вода. – Он свинтил крышку, плеснул воду сначала в угол, потом окропил стены и напоследок лестницу, сказал удовлетворенно: – Все, теперь можем начинать.
Все из того же рюкзака Эйнштейн извлек что то вроде кирки, взвесил ее в руке, торопливо перекрестился и ударил киркой по стене. Варя зажмурилась. Происходящее вдруг показалось ей кощунством, но Эйнштейн так не думал.
– Смотри, старая кладка! – послышался его возбужденный голос.
Варя открыла глаза. От стены отвалился кусок штукатурки, обнажая старый, почерневший от времени камень. Эйнштейн поскреб ногтем шов, нахмурился:
– Придется повозиться, предки строили на совесть.
Самым сложным оказалось вынуть из кладки первый камень. В тот самый момент, когда камень упал на цементный пол, Варе показалось, что дом вздрогнул.
– Видишь?! – радостный вопль привел ее в чувства. – Здесь ниша!
Эйнштейн включил фонарик и сунул голову в образовавшийся пролом. Варя затаила дыхание.
– Нашел! – донесся из глубины ниши его усиленный эхом голос. – Вижу кости! Сейчас расширю пролом.
Эйнштейн работал не останавливаясь еще час. Все это время Варя стояла за его спиной и боялась пошевелиться. На память приходили черные копатели и расхитители гробниц. Что же они делают?
Наконец пролом стал таким, что в него мог пролезть не очень крупный человек.
– Посвети ка! – Эйнштейн сунул ей в руки фонарь. Сноп яркого света высветил на дне ниши скрюченную человеческую фигуру. Со своего места Варя могла видеть только истлевшее платье и руку, похожую на птичью лапу. Лицо женщины, если у нее вообще было лицо, занавешивали длинные седые волосы.
Варя отступила на шаг, споткнулась о нагромождение камней и едва не упала.
– Осторожнее, – не оборачиваясь, сказал Эйнштейн. – Сейчас я ее вытащу.
Она не хотела смотреть, как он станет доставать из каменной темницы тело Барбары, отвернулась, сделала несколько глубоких вдохов. За спиной послышался шорох и тихое ворчание Эйнштейна, а потом он радостно сообщил:
– Вот и все! Можешь посмотреть на наше привидение.
Чтобы обернуться, Варе пришлось мобилизовать всю свою силу воли, а остатки этой силы воли ушли на то, чтобы не закричать. Барбара смотрела на нее черными провалами глазниц и улыбалась. Какое то мгновение Варе даже показалось, что она слышит смех, а потом наваждение схлынуло, уступая место осознанию того, что перед ней всего лишь старые, изуродованные беспощадным временем останки несчастной женщины. Женщины, которую волей бездушного тирана лишили не только жизни, но и возможности обрести покой в загробном мире. Эйнштейн сказал, что Барбара ненавидит весь мир. Глядя на эти полуистлевшие кости, Варя начинала ее понимать.
– Нам понадобится священник. – Она коснулась белой, как лунь, пряди волос. – Наверное, нужен какой то специальный ритуал.
– Не волнуйся об этом, Барбара. Я обо всем позабочусь, – послышался за ее спиной лишенный всяких интонаций голос Эйнштейна, и в ту же секунду на затылок опустилось что то тяжелое. Окружающий мир мигнул и погас…
* * *
От неподвижного сидения на одном месте ноги онемели. Влад встал с поваленного дерева, прошелся туда сюда, разгоняя застоявшуюся кровь. Наверное, можно было вернуться к дому ближе к ночи, а не просиживать штаны в импровизированной засаде целый день, но он не хотел рисковать.
Вчера, после того как Жуан едва не сгорел заживо, круг подозреваемых сузился. А если быть совершенно точным, в подозреваемых остался лишь один человек – Эйнштейн. Отсутствие мотивов ничего не меняет. Скорее всего, мотивы есть, просто они неочевидны.
Влад не собирался уезжать из города до тех пор, пока не разберется со всей этой чертовщиной. И бросать Варю одну тоже не собирался, но посчитал разумным, если она и, главное, Эйнштейн решат, будто он добровольно выбыл из игры. Он смотался в город, навестил Жуана и Сивцову, сделал кое какие покупки, оставил джип в гараже Вована, а к озеру вернулся на взятом в долг у одного из байкеров мотоцикле. Конспирация не повредит, а его джип уж больно приметный, гораздо приметнее байка. К тому же мотоцикл можно спрятать в лесу рядом с наблюдательным пунктом.
К слову, наблюдательный пункт получился не ахти какой хороший. Из зарослей кустарника, в котором обосновался Влад, он мог видеть только торец дома и подъездную дорожку, но это было единственное более или менее укромное место.
Чтобы убить время, он нашарил в кармане куртки CD плеер, достал диск, подаренный Эйнштейном, нацепил наушники. Часы показывали половину шестого, до полуночи еще уйма времени, может быть, музыка поможет его скоротать. К тому же интересно, что за диск такой для медитации. Вдруг и в самом деле что нибудь любопытное или хотя бы новое. Влад включил плеер, приготовился получить новые впечатления.
Музыка его разочаровала, ничего экстраординарного: всего лишь журчание воды, перезвон колокольчиков и какое то едва различимое, на самой границе восприятия, бормотание. Простенько и незатейливо, настолько незатейливо, что клонит ко сну. Ну ее к черту, такую медитацию.
Рука уже потянулась к плееру, чтобы выключить диск, когда мелодичный перезвон вдруг набатным боем обрушился на черепную коробку. Деревья закружились, увлекая за собою Влада…
* * *
Она очнулась от пряного запаха луговых трав. Ей всегда нравился этот запах, он напоминал ей родину и канувшие в Лету вольные деньки. Воля закончилась с появлением в ее жизни Ненавистного.
Барбаре было семнадцать, когда Ненавистный положил на нее глаз. Он начал с подарков: сначала черепаховый гребень, который больно царапался и рвал волосы. Она выбросила его в реку, а отцу сказала, что потеряла. Потом платье цвета запекшейся крови, оставляющее грудь почти полностью открытой. Платье понравилось отцу намного меньше гребня, но это был подарок Ненавистного, и отец счел его добрым знаком.
Бедный отец, он смел надеяться, что такой человек, как Ненавистный, захочет взять в жены дочку хозяина постоялого двора. Отец в своей слепоте и наивности желал ей лучшей доли и не понимал, что Ненавистный не умеет отдавать, он умеет только брать.