Его взгляд поблуждал где-то вдали и остановился на театре.
– Ты будешь танцевать вечером?
– Нет.
– Почему? Нога болит?
– Нет, мне уже разрешили, но это не тот случай.
– Правда? Почему ты мне не сказала?
Я молча, только выражением лица дала ему понять, что теперь он не обязан знать все подробности моей жизни.
– Ты права, я все понял…
– Кстати, мне пора, не хочу заставлять их ждать.
Я вынула из бумажника деньги и положила на стол. Встала, Эмерик тоже поднялся и пропустил меня вперед. Мы сделали несколько шагов по тротуару. Шли рядом, не говоря ни слова, пока я не остановилась. Не нужно ему идти дальше, самое время сократить наше расставание. Я остановилась перед ним, загородив ему дорогу:
– Давай прощаться, Эмерик.
Он развел руками.
– Мне надо сказать тебе только одну вещь, – сказал он.
– Слушаю тебя.
Он очень серьезно посмотрел на меня:
– Надеюсь, он сделает тебя счастливой.
Голос его сорвался.
– Но… э-э-э… я еще ничего не знаю…
Он снисходительно ухмыльнулся:
– Могу я тебя обнять в последний раз?
Не дожидаясь моего разрешения, он прижал меня к себе. Объятие было теплым и нежным.
– Спасибо, – прошептала я. – Будь счастлив, пожалуйста.
– Обязательно буду, обещаю.
– Это в твоих интересах…
Вот и все. Он стер большим пальцем слезу в уголке моего глаза:
– Не плачь из-за меня.
– Это в последний раз. Береги себя и свою семью.
Я, не оборачиваясь, направилась к театру.
Едва приблизившись к артистическому входу, я тут же попала в оглушающую суматоху. Все носились по коридору, по углам мелькали яркие пятна, по воздуху проносились пачки и гетры, а их владелицы – от крошечных дюймовочек до взрослых девушек – гонялись за ними. Техники проверяли звук, где-то далеко на сцене я услышала голос Фионы, которая чем-то восторгалась, громкие удары по полу трости Огюста и вопль заметившего меня Сандро. Он примчался, подхватил меня на руки, закружил:
– Мы ждали только тебя!
– Поставь на место, Сандро! – засмеялась я.
Он послушался и оглядел меня с головы до ног:
– Ты красивая, и прибавилось что-то еще, пока не понимаю, что именно… но обязательно соображу!
– Наверно, я и правда лучше выгляжу, ты прав, как всегда, но скорее, что-то убавилось, а не прибавилось…
Он прыснул и заключил меня в объятия:
– Как приятно, что ты снова с нами. Девчонки ждут тебя в гримерке.
Он вернулся на сцену, я побежала в другую сторону. Как каждый год за час до поднятия занавеса, стартовала общая паника. Кто-то из девочек плакал и повторял, что не хочет выходить на сцену, Бертий была еще совсем не готова к началу концерта, зато готова хорошенько отшлепать трусих. Что до больших девочек-подростков, некоторые из них позеленели от страха, да так, что их вот-вот стошнит, а другие все время хихикали, думая о мальчиках, которые придут к ним на концерт. Увидев меня, Бертий облегченно заулыбалась, но улыбка не смогла скрыть усталость. Я должна ей помочь и хочу это сделать. Я вполне могу исполнить свою роль, натянув маску веселого, сияющего и увлеченного педагога. Я хлопнула в ладоши. Понемногу крики, разговоры и рыдания стали затихать, а потом и вообще смолкли. Все головы повернулись ко мне. И тут же мои ученицы, словно рой бабочек, слетелись ко мне – маленькие, большие, дети, подростки. Я с радостью окунулась в море любви: мои чувства были искренними. Не без труда стряхнув с себя малышек, я добралась до Бертий и горячо расцеловала ее.
– Пойди отдохни, – велела я. – Принимаю у тебя смену. А ты пока иди готовиться. Я перекинулась парой слов с Сандро, у него вроде все в порядке. А как там Фиона, все сделала?
– Ты себе не представляешь! Она была в полной боевой готовности уже в десять утра. Честное слово, молодость – это что-то немыслимое!
Кто бы спорил. Она ушла, а я взялась за дело.
Без десяти восемь характерный стук Огюстовой трости разнесся по коридорам, ведущим к гримерке. Я попросила всех успокоиться. Он открыл дверь и оглядел помещение, его глаза ненадолго остановились на мне, после чего он обратился к ученицам:
– Барышни, вы великолепны. Желаю вам получить удовольствие сегодня вечером и не подвести своих учителей. Я заберу у вас Ортанс.
Я удивленно нахмурилась.
– Будешь на концерте сидеть в зале вместе со мной, тебе не следует находиться за кулисами.
Он был прав, здесь не мое место, это уже не мои ученицы, и я не стану корчить из себя надзирательницу. Он протянул мне руку. По дороге я встретила Сандро, Бертий и Фиону, поцеловала их и пожелала удачи. Фиона придержала меня:
– Спасибо за доверие, Ортанс, никогда мне не доставляло такое удовольствие и преподавание, и танец.
– Ты это заслужила в любом случае и можешь собой гордиться.
Я еще раз чмокнула ее в щеку и побежала к ожидавшему меня Огюсту. Он покачал головой, оценив, как быстро и уверенно я передвигаюсь.
– Что же мне с тобой делать, дорогая Ортанс? – пробормотал он, беря меня за руку.
Концерт имел настоящий успех, ученицы были одна другой красивей, одна другой грациозней. Школа все сделала с размахом. Сандро, Бертий и Фиона лучились гордостью, они работали вместе и поддерживали друг друга, я была счастлива за них. И не испытывала ни малейшей зависти. Мне ни разу не захотелось подняться к ним на сцену. Я помнила эту жизнь, которую тоже вела, конечно же, с радостью, увлечением, мотивацией, однако не будучи до конца искренней с самой собой. Теперь я твердо знала, что мне это не нужно: я все продумала и пришла к выводу, что модная парижская танцшкола – это не мое, как и та беспокойная и одурманивающая жизнь, которая с ней связана.
Я уже однажды чувствовала такое охлаждение, это случилось через несколько месяцев после смерти родителей. Но тогда в мою жизнь вошел Эмерик, и он хотел именно такую женщину, какой я была.
Сегодня я была готова и не решалась в это верить. Экзамен, которому меня подверг Огюст, был, конечно, малозаметным, но от этого не менее очевидным. Что он думает обо мне? Когда смолкли аплодисменты, мы снова сели в свои кресла. Я смотрела на родителей учеников – вспоминая, естественно, своих, – на бабушек и дедушек, на большие семьи, гордящиеся своими детьми. И они имели на это полное право. Из-за кулис были слышны крики “ура!”, доносились аплодисменты – все наконец-то расслабились. Ну вот, все удалось: еще один выпускной концерт, успешный, красивый. Теперь настал час восторга и радости. Некоторые девчонки не сомкнут глаз всю ночь, снова и снова переживая эти два часа счастья, возбужденные адреналином сцены. Я повернулась к Огюсту, он погрузился в свои мысли, взгляд неподвижно застыл на закрытом занавесе. Этот старый танцовщик прожил в балете тысячу жизней – с их успехами, испытаниями, разочарованиями, тяжелыми травмами, – всегда умея выстоять, и наверняка только он сумеет мне все разъяснить.