После либерализма - читать онлайн книгу. Автор: Иммануэль Валлерстайн cтр.№ 46

Первая мировая война отметила триумф либеральной идеологии в европейско-североамериканском центре миросистемы. Но она же отметила и точку, в которой на первый план вышел центр-периферийный политический разлом в миросистеме. Европейские державы едва успели реализовать свои последние мировые завоевания последней трети XIX в., когда начался откат Запада.

По всей Восточной Азии, Южной Азии и Ближнему Востоку (с последующими продолжениями в Африке и отголосками в номинально независимой Латинской Америке) начали возникать национально-освободительные движения — под многими личинами, и разной степенью успеха. В период с 1900 по 19(7 гг. разнообразные формы националистических восстаний и революций были отмечены в Мексике и Китае, в Ирландии и Индии, на Балканах и в Турции, в Афганистане, Персии и в арабском мире. Новые «опасные классы» теперь начали поднимать голову; они поднимали знамя современности освобождения. И дело не в том, что они были против современности технологии, а в том, что их собственная надежда на технологическую модернизацию мыслилась как функция от предварительного достижения освобождения.

Годы с 1914 по 1945 были отмечены одной длительной борьбой в центре системы — преимущественно между Германией и Соединенными Штатами, за гегемонию в миросистеме, схваткой, в которой, как мы знаем, одержали победу Соединенные Штаты. Но те же самые годы, и годы последующие, были периодом куда более фундаментальной схватки между Севером и Югом. Уже который раз, господствующие страты (локализованные на Севере) попытались убедить новые опасные классы в тождестве двух современностей. Вудро Вильсон выдвинул принцип самоопределения наций, а президенты Рузвельт, Трумэн и Кеннеди предложили проблему экономического развития слаборазвитых стран — в мировом масштабе структурные эквиваленты всеобщего избирательного права и государства благосостояния на национальном уровне внутри зоны центральных государств.

Уступки были в самом деле скромные. Господствующие страты предложили также «идентичность» в форме единства свободного мира против мира коммунистического. Но эта форма идентичности была встречена с огромным подозрением так называемым «третьим миром» (то есть периферийными и полупериферийными зонами минус так называемый советский блок). «Третий мир» рассматривал так называемый «второй мир» как в действительности относящийся к его собственной зоне и потому объективно находящийся в том же лагере. Однако, столкнувшись с реальностями мощи США в сочетании с символически (но по большей части лишь символически) оппозиционной ролью СССР, «третий мир» в основном отдал предпочтение неприсоединению, и это означало, что он так и не «отождествил» себя с центральной зоной подобно тому, как трудящиеся классы внутри центра в свое время дошли до самоотождествления с господствующими стратами в общем национализме и расизме. Либеральная геокультура в мировом масштабе в XX в. действовала не так хорошо, как в национальном масштабе в центральных зонах века XX.

Но все же либерализм еще был в силе. Вильсоновский либерализм сумел соблазнить и укротить ленинский социализм путями, параллельными тем, которыми в XIX в. европейский либерализм соблазнил и укротил социал-демократию ^[75]. Ленинской программой стала не мировая революция, но антиимпериализм плюс строительство социализма, что при ближайшем рассмотрении оказывалось всего лишь риторическими вариантами вильсоновско-рузвельтовских концепций самоопределения наций и экономического развития слаборазвитых стран. В ленинской реальности современность технологии опять стала предварять современность освобождения. И так же, как господствующие либералы, якобы противостоящие им ленинисты утверждали, что на деле эти две современности тождественны. И с помощью ленинистов либералы Севера начали понемногу обрабатывать национально-освободительные движения Юга в направлении этого тождества двух современностей.

В 1968 г. это удобное концептуальное размывание границ между двумя современностями было громогласно и энергично оспорено всемирной революцией, которая приняла форму преимущественно, но не исключительно, студенческих восстаний. В Соединенных Штатах и Франции, в Чехословакии и Китае, в Мексике и Тунисе, в Германии и Японии случались волнения (иногда с человеческими жертвами), которые, при локальных различиях, все в основном имели одни и те же принципиальные проблемы: современность освобождения — так и не достигнутая; современность технологии — коварная ловушка; либералам всех мастей — либеральным либералам, консервативным либералам и особенно либералам-социалистам (то есть старым левым) верить нельзя — на самом деле они-то и есть главное препятствие освобождению ^[76].

Я сам оказался втянут в средоточие этой борьбы в США, которым оказался Колумбийский университет ^[77], и у меня преобладают два воспоминания об этой «революции». Первое — это неподдельный восторг студентов; через практику коллективного освобождения они открывали то, что ощущалось ими как процесс личного освобождения. Второе — это глубокий страх, вызванный таким выходом освободительных настроений среди большинства профессуры и администрации, и более всего среди тех, кто считал себя апостолами либерализма и современности. Им в этом всплеске виделось иррациональное отрицание очевидных благ современности технологии.

Всемирная революция 1968 г. вспыхнула и затем утихла, или скорее — была подавлена. К 1970 г. запал более или менее иссяк повсеместно. Однако эта революция оказала глубокое воздействие на геокультуру, ибо 1968 г. поколебал господство либеральной идеологии в геокультуре миросистемы. Тем самым, он вновь поставил на повестку дня вопросы, которые либерализм XIX в. закрыл или вытеснил на периферию публичных дебатов. Во всем мире как правые, так и левые, начали вновь отходить от либерального центра. Так называемый новый консерватизм был во многом воскрешенным старым консерватизмом первой половины XIX в. И аналогичным образом, новые левые во многом явились воскрешением радикализма начала XIX в., который, напомню, в те времена еще обозначался термином «демократия» — термином, позже присвоенным центристскими идеологами.

Либерализм не исчез в 1968 г.; однако утратил свою роль определяющей идеологии геокультуры. В 1970-е гг. наблюдался возврат идеологического спектра к настоящей триаде, ликвидировавший размывание трем идеологий, которое произошло, когда они de facto превратились попросту в варианты либерализма в период между примерно 1850 и 1960-ми гг.

Казалось, дискуссия вернулась лет на 150 назад. Разве только что мир ушел вперед в двух смыслах: современность технологии трансформировала мировую социальную структуру в направлениях, грозивших дестабилизировать социальные и экономические основания капиталистической мироэкономики, а идеологическая история миросистемы уже являлась памятью, воздействовавшей на теперешнюю способность господствующих страт поддерживать политическую стабильность в миросистеме.