После либерализма - читать онлайн книгу. Автор: Иммануэль Валлерстайн cтр.№ 22

Крах СССР создал огромные, может быть даже непреодолимые трудности для Соединенных Штатов. Он свел на нет остатки одного лишь политического контроля Соединенных Штатов над их теперь значительно усилившимися экономическими соперниками — Западной Европой и Японией. Хотя долг США перестал возрастать в связи с окончанием политики военного кейнсианства, вследствие новой ситуации возникла новая острая проблема отсутствия возможностей для загрузки производственных мощностей, которую Соединенные Штаты не могут полностью решить и по сей день. И в идеологическом плане крах марксизма-ленинизма окончательно подорвал веру в то, что проводимые государством преобразования могут существенно улучшить экономическое развитие периферийной и полупериферийной зон капиталистической мироэкономики. Вот почему в других своих работах я доказываю, что так называемый крах коммунистических режимов на самом деле был крахом либерализма как идеологии. Однако либерализм в качестве господствующей идеологии геокультуры (подточенной еще в 1968 г. и смертельно раненной событиями 1989 г. составлял основу миросистемы, являясь основным инструментом с помощью которого «усмирялись» «опасные классы» (сначала рабочий класс европейских стран в XIX столетии, потом народы стран третьего мира — в XX). Без веры в действенность национального освобождения, замешанной на идеологии марксизма-ленинизма, у народов третьего мира не остается оснований быть терпеливыми, и долго хранить терпение они не станут.

В заключение следует отметить, что экономические последствия окончания курса на военное кейнсианство стали очень плохой новостью для Японии и Восточной Азии. Их экспансия в 1980-е гг. в значительной степени развивалась как за счет того, что они могли одалживать деньги правительству США, так и благодаря возможности их участия в процессе слияния корпораций, который теперь резко пошел на убыль. Поэтому восточно-азиатское чудо, все еще продолжающее оставаться реальным, если рассматривать его в сравнении с процессами, происходящими в Соединенных Штатах, в абсолютном выражении переживает серьезнее трудности.

В странах Африки (а также Латинской Америки и Восточной Европы) эти глубокие сдвиги конца 1980-х гг. поставили на повестку дня две основные проблемы: рынок и демократизацию. Перед тем, как перейти к обсуждению вопросов, связанных с будущим, следует остановиться на этих проблемах подробнее. Популярность идеи «рынка» как организационной панацеи представляет собой противопоставление идее организующего начала «государства», вера в которую оказалась подорванной. Суть вопроса состоит в том, что идея рынка несет в себе два различных начала. Для некоторых, особенно для более молодых представителей правящей элиты из среды бывших бюрократов и/или социалистических, политиков, она сравнима с воплем, раздававшимся во Франции накануне 1848 г.: «Messieurs, enrichissez-vous!» ^[26] И, как свидетельствует опыт последних пятисот лет или около того, для какой-то новой группы всегда есть возможность превратиться в нуворишей.

Но для большей части населения переход к «рынку» не означает вообще никаких изменений в стоящих перед ними целях. За последние десять лет люди в Африке (и во всех других частях света) обратились к «рынку» в силу тех же самых причин, по которым раньше они обращались к «государству». Они точно так же стремятся найти тот призрачный заветный золотой клад — «развитие», на который указывает конец радуги ^[27]. Под «развитием» они, конечно, на самом деле понимают равенство, такую же хорошую и комфортную жизнь, какой живут люди Севера, возможно ту, в частности, которую показывают в американских кинофильмах. Но на деле это глубокое заблуждение. Ни «государство», ни «рынок» не помогут эгалитарному «развитию» в условиях капиталистической мироэкономики, основополагающий принцип которой — беспрерывное накопление капитала — требует и приводит ко все более углубляющейся поляризации реального дохода. Поскольку большинство людей достаточно разумны и достаточно много знают, в самом скором будущем все надежды, возлагаемые на «рынок» как на панацею от всех бед рассеются, оставив лишь тяжелый осадок.

Сильно ли отличаются «демократизация» и тесно связанный с ней лозунг «права человека» от рынка? И да, и нет. Прежде всего, следует уяснить значение самого понятия «демократизация». С 1945 г. практически не было ни одного государства, где бы ни проводились выборы в законодательные органы власти при почти всеобщем избирательном праве. Все мы знаем, что такого рода процедуры могут ничего не значить. Видимо, мы подразумеваем под «демократизацией» нечто большее. Но в чем именно это большее заключается? В выборах, в которых баллотируются представители двух или более соперничающих политических партии? Соперничающих на самом деле, а не просто для видимости, при правильном, а не фальсифицированном подсчете голосов, в ходе справедливого соперничества, тогда, когда результаты выборов не могут быть аннулированы? Если добавление всех этих требований движет нас в направлении «демократизации», мне представляется, что' такое движение продвинет нас немного вперед. Однако в эпоху, когда «Нью-Йорк Тайме» выступает с разоблачением правящей в Японии на протяжении последних сорока с лишним лет либерально-демократической партии, которая регулярно получает субсидии от ЦРУ, мы вправе усомниться в том, что формального соблюдения всех требований состязательности избирательного процесса достаточно для того, чтобы говорить о демократизации.

Мы знаем, что проблема заключается в том, что понятие демократии, как и рынка, несет в себе два сильно различающихся эмоциональных значения. Одно из них связано с рынком как местом обогащения; другое сопряжено с целью эгалитарного развития. Первое значение слова «демократия» обращено к небольшой, но, тем не менее, могущественной группе. Второе обращено к гораздо более многочисленной, но политически более слабой группе. В последние годы усилия, направленные на демократизацию в таких лидирующих африканских государствах, как Того, Нигерия и Заир, были не особенно обнадеживающими. Может быть, тем не менее, подлинная демократия может стать возможной лишь при подлинном развитии, а если в условиях нынешней миросистемы развитие лишь иллюзия, то и демократизация не может быть ни чем иным, кроме иллюзии.

Значит ли это, что я проповедую доктрину безысходности? Вовсе нет! Но для того, чтобы наши надежды обрели под собой реальную почву, сначала мы должны провести анализ положения и прояснить ситуацию. Миросистема находится в расстройстве. В Африке порядка тоже мало, но его там не меньше, чем в остальных областях миросистемы. Африка выросла из эпохи, возможно, преувеличенного оптимизма, и погрузилась в состояние пессимизма. Ну, что же, то же самое произошло и с остальным миром. С 1945 г. до конца 1960-х гг. всюду казалось, что все становится лучше и лучше. С конца 1960-х по конец 1980-х гг. дело во многих отношениях шло все хуже и хуже почти повсеместно, и люди начали, по меньшей мере, переосмысливать свой былой оптимизм. Сегодня мы напуганы, порой озлоблены, разуверены в наших истинах, нас охватывает смятение. Такое состояние является простым отражением в нашем коллективном сознании того глубокого кризиса, который охватил нашу существующую миросистему, в которой разладились традиционные механизмы регулирования обычных циклических изменений, и от этого основные тенденции развития миросистемы сами ставят ее в положение, «далекое от равновесия». Таким образом, мы подходим к «бифуркации» (если использовать язык современной науки), исход которой по определению не может быть предсказуем, а потому она сможет увлечь нас в возможных альтернативных направлениях, которые существенно между собой различаются.