– Суть в том, Грейс, что я никогда не боялся смерти.
– Это больше, чем смерть, Том. Это конец.
Вокруг ничего не было видно из-за плотной стены белесого тумана – он закрыл собой даже низкое осеннее небо и редкие мигающие звезды. И если бы не тихий ропот волн, я бы мог подумать, что очутился где-то далеко, там, где весь воздух соткан из белесого морока, легко просачивающегося внутрь тела сквозь поры заледеневшей кожи.
– Твой разум попытается стереть это из памяти. Потому что это невыносимая ноша… – прошептала она, вперившись черными глазницами в неспокойное море. – Но ты особенный, Том. Ты слышишь?..
Я молчал. Безучастно разглядывая вязкую стену мглы, плавно колеблющуюся под натиском сырого ветра, я ощущал бесконечную внутреннюю пустоту, в которую все глубже проваливался. Но лишь теперь ко мне пришло смутное осознание того, что все это время я испытывал жалкие отголоски настоящего отчаяния и одиночества. До моего тревожного сознания доносился далекий жар багрового пламени, бушевавшего внутри оголившихся останков Грейси. Это не она была нужна мне, а я ей. Она нуждалась во мне, как нуждается в спасении корабль, нарвавшийся в непроглядной тьме на острые скалы и погрузившийся в бездну.
В эти минуты я особенно остро чувствовал нашу незримую, больную связь. Бесконечный поток одиночества, страха и отверженности переливался из ее заблудшей души в мою, разбитую и дрожащую от смятения, чтобы затем возвратиться обратно к ней, в свой беспросветный чертог. Глупое, наивное дитя смерти, обреченное навечно блуждать в мороке гаснущего пространства, дитя, которое никогда не увидит проблески спасительного рассвета.
Ссохшаяся фигура Грейси темнела впереди, ярко вычерчиваясь на полотне молочного, противоестественного тумана. И я почти что видел, как она взлетает ввысь, плавно взмахивая тускло мерцающими металлическими крыльями, а затем носится в непроглядной тьме над мертвой землей, огибая ее вновь и вновь, не в силах отдалиться от своей пустующей клетки. Словно стенающий призрак, навечно прикованный тайными цепями к разрушенному, всеми покинутому дому.
Горбун так и не сумел понять, какая безграничная пустота ждала тех, кого он так жаждал сохранить. Грейси избавила несчастные души, заключенные в жуткие оковы, от этой страшной участи, освободив их и позволив раствориться в густом воздухе острова Сорха. Но для нее самой не существовало никакого спасения. Грейси была обречена.
«Не говори, не говори отцу. Ты разобьешь ему сердце…» – скрежетал в моем сознании металлический голос, врезаясь пульсирующими отзвуками в барабанные перепонки. Я машинально обхватил голову руками, стараясь ослабить нарастающее эхо.
– Том! Том, ты слышишь?
– Детектив, какого черта с тобой происходит?!
Я часто заморгал, чтобы сфокусировать расплывшуюся перед глазами картину. Лишь спустя несколько мгновений я смог разглядеть встревоженные лица толстяка и капитана «Тихой Марии», которые уставились на меня.
– Когда ты успел вымокнуть до нитки, – удивленно произнес Барри.
Я опустил глаза вниз и увидел, что с подола и рукавов моей одежды на заснеженную тропу скатываются крупные капли. Плащ был насквозь сырым, отчего пропитались влагой и безразмерные вещи усатого инспектора, которыми я благоразумно утеплялся.
– Знаешь, Херес, – проговорил я, стаскивая с себя мокрый плащ и бросая его в сероватый сугроб. – Заводи-ка свою дряхлую «Марию». Мне до тошноты осточертел этот убогий клочок земли.
– Как скажешь, детектив, – послушно кивнул моряк, который и сам в глубине души жаждал как можно скорее убраться с Сорха. – Когда ты собираешься отплывать?
– Прямо сейчас. Если ты поторопишься, мы еще успеем на рассвете хлебнуть чего-нибудь в «Синем быке» и съесть по куску мясного пирога.
– Ты куда-то торопишься? – встрял Барри, шагающий позади. – А как же этот безумный механик? Мы же не можем просто оставить его здесь и вернуться назад…
– Выбрось это из головы, жирдяй, это больше не имеет никакого значения, – равнодушно бросил я. – Я бы предпочел оказаться завтра подальше от этого проклятого места и стоять ногами на твердой земле Континента. Может быть, я даже приглашу вас обоих в свою берлогу на обед.
– Том, у тебя же в доме никогда не бывает еды, – с укором проговорил толстяк.
– Обещаю, Барри, по такому случаю я даже не пожалею средств на то, чтобы набить до отвала твое ненасытное брюхо.
Мы уже ворвались в таверну, спешно поднимаясь вверх по скрипучим ступеням. Хозяин паба все еще мирно дремал в своем номере, и я велел усатому полицейскому не тревожить его сон, оставив деньги на прикроватной тумбе.
– По какому случаю? – спросил инспектор, на ходу затягивая ремнями свой увесистый дорожный чемодан и расправляя лацканы зимнего пальто.
Я молча подмигнул ему в ответ. Порывы утреннего ветра старались остановить меня, когда я покидал двор паба, забрасывая в багажник ржавого автомобиля немногочисленные пожитки. По пути к пустующим докам на обледеневшем шоссе я заметил еще несколько мертвых птиц, которых уже не стал объезжать, к большому недовольству полицейского.
Когда мы трое ступили на темную палубу «Тихой Марии», я запрокинул голову к небу и успел заметить в скудных, вылинявших лучах солнца несколько металлических бликов. Механическая птичка, зависнув высоко в пелене густых туч, несколько мгновений глядела на меня безжизненными матовыми глазами, а затем, широко раскинув крылья, взмыла еще выше, растворившись в небе над островом.
– Прощай, – едва слышно прошептал я, но шум черных волн тут же перекрыл звуки моего голоса.