В общем, первая часть плана по вызволению Коляныча из вражеских застенков удалась – необходимую для выкупа сумму Тим собрал. Осталось совсем ничего: завтра он должен лететь в Париж, договариваться с япошками, а он в Париж не полетит, а поедет к чертовым повстанцам спасать Коляныча.
Действовать пришлось быстро, без особой подготовки, потому как отведенное время заканчивалось, оставалось всего три дня в запасе. Тим совершенно не знал Казаманс, в неспокойные районы его раньше никогда не отправляли, с «мутными» клиентами Коляныч и Ассан предпочитали разбираться сами, а ему оставляли скучную старую Европу.
Он нашел проводника из местных, сунул деньги в рюкзак, а пистолет в наплечную кобуру и, как есть, практически налегке, отправился навстречу приключениям…
Его план почти удался. Жаль только, что «почти» не считается. Проводник, шельма, бросил его на полпути к лагерю повстанцев и слинял. Дальше пришлось идти одному, а это для неподготовленного белого еще то испытание. Но Тим дошел – спасибо его хваленой удачливости – и дошел, и в переговоры вступил, продемонстрировав мешок с деньгами в подтверждение чистоты своих помыслов.
Оказалось, повстанцам наплевать на какие-то там помыслы, и на Тима им тоже плевать. Единственно, что их интересует, – это сто тысяч долларов, а про какие-то там уговоры они знать не знают, ведать не ведают и потому ни Тима, ни его толстого друга никуда не отпустят. Вдруг найдется еще какой-нибудь дурак, согласный заплатить за них выкуп.
От неслыханного вероломства, оттого, что весь его замечательный план по вызволению Коляныча пошел псу под хвост, Тим очень сильно обиделся и разозлился. Наверное, именно из-за этого он повел себя как последний дурак, с голыми руками – нож и пистолет у него отняли еще во время обыска – попер на того, кто у сепаратистов был за главного. И ведь достал гада, и даже успел врезать ему по морде пару раз перед тем, как кто-то из этих лживых псов прострелил ему колено…
Колено взорвалось такой адской болью, что все остальное: и повстанцы, и выкуп, и даже Коляныч – потеряло свою актуальность. Тим взвыл, рухнул на твердую, как камень, землю и отключился.
Он пришел в себя все от той же боли. Она острыми зубами вгрызалась в простреленную ногу, рвала плоть на куски. Тим застонал.
– Ну ты, блин, даешь, Счастливчик! – послышался где-то совсем рядом рассерженный голос Коляныча. – Ты какого хрена сюда приперся?
– И тебе здрасьте. – Тим завозился, поудобнее устраивая раненую ногу. Каждое движение отдавалось вспышкой боли, сначала в ране, потом почему-то в голове.
– Болит? – Голос Коляныча смягчился, но не сильно, а так, самую малость.
– Нет, это я от удовольствия стону, – огрызнулся Тим. Какой же он кретин! Это же надо было так попасться! Называется – помог другу. И амулет остался у процентщика. Вот как только отдал его, так неприятности и начались. Простреленное колено – это ведь неприятность…
– Я тебе рану перевязал. – Коляныч на его реплику не обратил никакого внимания. – Пришлось порвать на бинты рубашку, а она мне, Счастливчик, очень нравилась, так что за тобой должок – купишь новую.
– Всенепременно. – Тим пристроил, наконец, ногу и теперь старался не то что не шевелиться, даже не дышать. – Как у них тут обстоят дела с магазинами модной одежды?
– Плохо. Сам, что ли, не видишь?
Все он прекрасно видел, а от этого злился еще сильнее. Вот ведь как бывает. Не зря, видать, говорят, что благими намерениями вымощена дорога в ад. Он сам ее вымостил, благими намерениями и еще глупостью.
Их заперли в каком-то сарайчике с дырявыми стенами. Солнечный свет проникал исключительно через эти дыры. Окна в их тюрьме предусмотрены не были, только дверь, с виду хлипкая и не слишком надежная. Может, если врезать по ней как следует?..
– Даже не думай, – сказал Коляныч лениво. – Я уже пробовал. Дверь висит на соплях, но за ней сидят два урода с «калашами». Меня отделали так, что до сих пор больно дышать. – Он задрал полуоборванную рубашку, демонстрируя изрядно похудевшее пузо. Все пузо было в кровоподтеках. – Видишь? Ногами били, твари.
– А я за тебя выкуп привез, – сообщил Тим и покосился на лежащий между ним и Колянычем пластиковый баллон с водой. Вода была подозрительно мутной, но уж больно хотелось пить. Может, рискнуть?
– Да? – вяло удивился Коляныч. – Сколько?
– Сто тысяч долларов.
– Ого! – друг уважительно присвистнул, точно порадовался, что за его лысую башку запросили такие бабки. – А где взял?
Тим пожал плечами – какая теперь разница? Может, ничего с ним не случится, если он сделает пару глотков из этого баллона? Вон, Коляныч наверняка из него пьет, и ничего, с виду здоровый, если не считать отбитое пузо.
– Это можно пить? – спросил он осторожно.
– Пей, – разрешил Коляныч. – На вкус болотная жижа, а так ничего, вполне сносно.
Вода и правда пахла гнилью и затхлостью, но пить с каждой секундой хотелось все сильнее, и Тим решился: сделал сначала один осторожный глоток, потом другой.
– Ты не увлекайся, Счастливчик, – предупредил Коляныч. – Этой воды нам на сутки, больше не дадут.
Тим с неохотой оторвался от баллона, завинтил крышку, посмотрел на раненую ногу. На повязке выступила кровь.
– Дрянь твое дело, Счастливчик, – сообщил Коляныч. – Кровотечение я кое-как остановил, но без антибиотиков тебе кирдык.
Тим приуныл. Стоило ехать к повстанцам, чтобы там ему сделался «кирдык» из-за какой-то гребаной царапины. Думать о том, что это не царапина вовсе, а самый настоящий огнестрел и что даже с антибиотиками и обезболивающими его нога больше не будет прежней, Тим себе вообще запрещал.
– Ну что же ты упертый такой? – спросил Коляныч со смесью досады и уважения. – Велено ж было сидеть и не рыпаться, а ты в неуловимых мстителей решил сыграть. И куда только Ассан смотрел?
– Ассан не в курсе, что я поехал за тобой. Он был против.
– Вот ядрена вошь! – Коляныч стукнулся затылком об тонкую стену сарайчика. Сарайчик задрожал, снаружи послышались недовольные голоса. – Да пошли вы все на… обезьяны черные! – заорал он и врезал по стене еще раз.
В ту же секунду лязгнул запор, двери распахнулись, впуская внутрь двоих с автоматами. Их тюремщики не стали разбираться: один приложил прикладом Коляныча, второй носком тяжелого армейского ботинка ударил Тима по раненой ноге. В колене, а затем и в голове взорвалась бомба. Негоже настоящему мужчине орать, но как тут не заорать?!
– Прости, Счастливчик, – прохрипел Коляныч, когда охранники убрались.
Тим ничего не ответил, только кивнул – боялся, что стоит только разжать зубы, и крик снова вырвется из глотки.
– Меня бог за жадность наказывает. Захотел, старый дурень, с повстанцев бабки срубить, вот и попался. А ты за что страдаешь?
– За идею, – процедил Тим сквозь зубы.