Зачем мы бегаем? Теория, мотивация, тренировки - читать онлайн книгу. Автор: Рональд Ренг cтр.№ 19

Я хотел заново овладеть умением бегать, но теперь, кажется, бег овладевает мною. Еще даже не время обеда, а я уже начинаю думать о вечерней пробежке и испытываю радостное предвкушение. Но вместе с тем это меня немного настораживает. Я знаю, какую власть надо мной может приобрести бег. Умение отдавать всего себя одному делу, о котором говорил Йенс Харцер, – это хорошо в молодости, когда надо мечтать и добиваться побед. Но сейчас, когда я бегаю лишь для того, чтобы подышать свежим воздухом, стоило бы, пожалуй, посвящать рабочее время днем чему-нибудь другому, а не мыслям о том, как я вечером выйду на пробежку.

Но по-другому у меня не получается. Если уж я бегаю, будь то на соревнованиях, как в юности, или просто для собственного удовольствия, у меня в голове целый день вертится мысль: сегодня ты еще должен побегать. Разумеется, я уже никому ничего не должен, но все равно мысленно составляю для себя что-то вроде тренировочной программы: ты должен бегать три раза в неделю. На этой неделе у тебя было только две пробежки, значит, сегодня снова надо бежать. Сам по себе бег никогда не был для меня в тягость или, во всяком случае, очень редко. Но проклятое чувство ответственности присутствовало всегда, и сегодня оно тоже дает о себе знать.

Сегодня я буду бегать с переменной скоростью. «Бегая в лесу, я любил менять темп», – сказал мне Йенс Харцер.

При этом он так подчеркнул слово «любил» своим театральным романтическим голосом, что я моментально заразился. Смена темпа кажется мне теперь очередным логичным шагом в моем развитии.

Я выбираю тонкие носки, едва прикрывающие область ахиллова сухожилия, и замечаю, что по-прежнему придерживаюсь старого принципа: одежда должна быть максимально легкой.

Те моменты, когда перед соревнованиями я разувался, стягивал носки и надевал шиповки на босые ноги, до сих пор вспоминаются с радостью. У меня никогда не было такой остроты ощущений, как в тот момент, когда босые пальцы ног и голые лодыжки соприкасались с внутренней матерчатой подкладкой обуви. Это был миг освобождения. Я подпрыгивал с места (у меня было столько энергии, что я уже не мог просто спокойно встать), а потом инстинктивно совершал небольшой спринт на пару метров. Это было непроизвольное побуждение, которому я не мог сопротивляться. Шипы вонзались в тартан, а когда я вытаскивал их, издавали чавкающий звук. Он буквально электризовал меня. В этом звуке было все: энергия, легкость, чувство, что сейчас начнется самое главное.

Бег с переменной скоростью – это замечательное изобретение: и тренировка, и одновременно игра. Спортсмен бежит в привычном крейсерском темпе, а затем спонтанно начинает менять скорость: до следующего дерева быстро, а потом опять медленно и т. д. Иногда мы на тренировках устраивали такие игры вместе с партнерами. Мы втроем бежали по лесу мимо старого стадиона, и кто-то поочередно задавал темп движения. Он не объявлял об этом, а просто внезапно ускорялся. Остальные должны были подхватывать этот темп, не зная, как долго будет продолжаться ускорение. Мы веселились и дурачились, словно щенки.

Добравшись до Талверы, я уже начинаю ощущать нетерпение. Мне хочется сделать первое ускорение еще до холма у волейбольной площадки. Увидев мостик, ведущий ко входу на стадион футбольного клуба «Виртус», я решаю: пора!

Я приятно поражен: после ускорений пульс восстанавливается очень быстро. Нельзя сказать, что я наслаждаюсь быстрыми участками бега. На самом деле я хочу, чтобы они быстрее закончились, но, как только перехожу на медленный темп, мне сразу становится скучно и я с нетерпением жду момента, когда снова дам себе команду ускориться.

Я варьирую дистанции: сначала 1–2 минуты медленного бега, потом 70 метров спринта, а затем 40 секунд в довольно быстром темпе. Правда, я не знаю, действительно ли со стороны это выглядит как быстрый бег.

Эффект бега в темноте заключается в том, что скорость кажется мне выше, чем на самом деле. Раньше, когда я бегал с секундомером, мне регулярно приходилось сталкиваться с этим феноменом. Допустим, я бежал по тринадцатикилометровому кругу в темноте и был уверен, что поддерживаю хороший темп и мне понадобится не более 50 минут. В конце круга я смотрел на секундомер: 53 минуты. Медленнее, чем днем. Очевидно, когда человек не видит отдаленных предметов, он по-иному воспринимает окружающую реальность, в том числе и скорость.

Спустя шесть километров я решаю, что на сегодня достаточно, и еще пять минут бегу трусцой для заминки. Надо каждую неделю включать в свои тренировки бег с переменной скоростью. Но я тут же останавливаю себя: «Хватит думать о тренировках. Ты просто бегаешь».

От тела идет пар, майка приклеилась к груди. Я вхожу в дом в приподнятом настроении от того, что выдержал испытание.

На следующее утро я не могу ступить на ногу.

Раскаленная стрела вонзается в мою пятку и уходит в голень. Нога, не готовая к такой атаке, подкашивается. Кое-как мне удается удержать равновесие и не упасть. Какое-то время я просто стою без движения. Потом очень осторожно, контролируя себя, пытаюсь сделать еще один шаг. Как только я ставлю на пол пятку правой ноги, острая боль снова пронзает стопу. Я не могу передвигаться даже на цыпочках. От пятки боль распространяется во все стороны.

Очевидно, игры с переменой темпа создали слишком серьезную нагрузку на стопу, которая начала давать знать о себе еще после тренировки в Магдебурге. Видимо, воспалилась какая-то связка, предполагаю я с профессиональной безропотностью бегуна, достаточно хорошо знающего свое тело. Сначала меня донимало воспаление надкостницы, потом к нему добавилось воспаление ахиллова сухожилия. Я понятия не имею, как называется новое повреждение, так как в подошвенной области у меня еще никогда не было болей. Я покупаю тюбик «Вольтарена» и прикладываю к больному месту лед, который держу в холодильнике для детских синяков и шишек.

При контакте пятки со льдом характер боли меняется. Теперь возникает ощущение жжения снаружи. Я забыл завернуть лед в ткань, чтобы не допустить прямого воздействия холода на кожу. Я уже давно не имел дела с травмами, иначе вспомнил бы это правило.

Мой имидж бегуна предполагает, что в случае травм я сам лучше всех знаю, что надо делать. Когда я жил в Испании, лечить себя было проще всего: там во всех аптеках без рецепта продавали болеутоляющий диклофенак. Просто рай для бегуна. Ни на секунду не задумываясь, я глотал диклофенак при появлении хорошо знакомых тянущих болей в ахилловом сухожилии или неприятных ощущений в пояснице. С такой же уверенностью я в молодости ходил к доктору Шнеллеру на Кронштеттенштрассе, чтобы он сделал мне укол кортизона от воспаления надкостницы голени. В конце концов врач сказал: «Это последний укол. Больше никакого кортизона!» Он объяснил, что я дошел до предельной дозировки и мои кости и мышцы находятся в опасности. Тогда я в 18 лет один поехал в спортивную клинику в Люденшайд, чтобы мне сделали операцию на надкостнице. Я вычитал об этом в одной из книг, найденных у отца. В ходе такой операции делается вертикальное рассечение надкостницы, чтобы снять с нее излишнюю нагрузку при хроническом воспалении. До меня не доходило, что это слишком рискованное оперативное вмешательство для восемнадцатилетнего любителя бега. Я ведь представлял себя профессиональным бегуном, который готов на все ради успеха.