— Пётр Аркадьевич, он не впустую бахвалится, — тихо сказал Стас, пользуясь тем, что за столом нет жены.
— Да, бросьте! — энергично отмахнулся Столыпин. — А то я Пуришкевича не знаю! Клоун, врун, позёр, и не более того.
Характеристика, что и говорить, убойная. Всё, что Стас по истории родного государства помнил, со словами тестя не расходилось. В точности по Высоцкому — «врун, болтун и хохотун». И, тем не менее. Когда убили Распутина? Чёрт, он помнил только, что зимой, потому что тело в прорубь спускали. На даты у него память всегда неважная была.
А вот, обстоятельства убийства он помнил прекрасно, потому что препод по уголовному праву по этому случаю их курсу оперативно-тактические игры устроил. Сам полковник был большим любителем истории, в архивах буквально копался, а рассказчиком был, что называется, от Бога. Потому и помнил Сизов все подробности этого запутанного дела. Только, вот, дата из головы вылетела. Если, только, попробовать событийную привязку?
— Вот и папочка наш приехал, — Наташа посадила ещё сонного сына мужу на колени.
Но тот, разлепив глаза, глянул на отца, и вдруг дал такого ревака, что пришлось его долго успокаивать, а потом вместе с Клавой отправить, от греха подальше, в детскую.
— Я точно помню, что старца убили зимой.
Воспользовавшись тем, что жена занималась с сыном, продолжил он разговор.
— Сначала пытались отравить цианистым калием в пирожных, потом из пистолета в него стреляли, а тело скинули в прорубь. А участников было пятеро: Феликс Юсупов, великий князь Дмитрий Павлович, вышеупомянутый Пуришкевич, доктор Лазоверт и какой-то поручик, фамилию запамятовал, вроде, Преображенского полка.
Столыпин откровенно фыркнул.
— Тогда Сухотин, не иначе. Сердечный друг Феликса Юсупова. Только, капитан, не сходятся у вас концы с концами.
— Это почему? — удивился Стас.
— Потому что никаких пирожных, хоть с цианистым калием, хоть без него, Распутин есть не мог, поскольку, он вообще сладкого не ест. Это вся Москва знает. Вот горькое пьёт. Точнее, горькую. И баб тормошит, говорят, за милую душу, пардон за подробность.
Лицо его вдруг стало острым и злым.
— И нет у меня никакого желания эту нечисть спасать, даже и не заикайтесь. Чем скорее от него Россия избавится, тем лучше. Пусть подыхает, чёрт с ним!
— Кто пусть подыхает? — спросила вернувшаяся некстати Наташа. — Вы о ком это? Папа, что с тобой? Вы, что, поругались?
— Да, нет, — нехотя отозвался Сизов. — О старце Григории говорили. Не любит его Пётр Аркадьевич.
— А его, что, убить хотят?
Мужчины в изумлении уставились сначала на неё, потом друг на друга. Чудная вещь женская интуиция, способная по одной услышанной фразе мгновенно уловить саму суть.
— Не знаю, — буркнул отец. — Слабо верится. А по мне, кто его убьёт, большую услугу России окажет.
— Как сказать, — вздохнул Стас.
Он уже понял, что тесть ему не помощник. Про то, что они друг друга терпеть не могли, даже и в учебниках написано было. Дождаться вечером Ильина, и с ним посоветоваться? Всё бы ничего, но было у Гришки предсказание, что, как только его убьют, то и России хана. В прошлой жизни так и вышло. Насчёт предсказаний не было у Стаса твёрдой убеждённости, но, а вдруг? Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим папараццио.
— А, по-моему, папа, — вдруг твёрдо сказала Наташа. — Прокурор, не имеет права выбирать, какое преступление предотвращать, а какое нет. Потому что, он закону служит, а не наоборот.
Никогда до сей минуты не приходилось оперу видеть Столыпина растерянным, а тут сподобился, надо же! Вот это дочка, вот это врезала папе! И тут Стас полностью осознал то, что услышал.
— Погодите, погодите, как прокурор?
— Макаров спешно подал в отставку, — мрачно сообщил тесть. — Прочили на его место Добровольского, и вдруг высочайшим рескриптом назначают меня. Не жду я ничего доброго от этого назначения.
Стас молча покачал головой. Да, уж, всё чудесатее и чудесатее.
— Генерал-прокурор, значит. Стало быть, и министр юстиции, — задумчиво сказал опер не столько вопросительно, сколько утвердительно.
— Ну, это само собой разумеется, — слегка раздражённо отозвался Столыпин.
— Тогда это в корне меняет дело.
Сизов в задумчивости потёр щёку и поднял на тестя глаза.
— Господин генерал-прокурор, я официально заявляю вам, что вышеупомянутые мной лица, замышляют убийство крестьянина Григория Распутина.
И безмятежно встретил бешенный взор министра юстиции.
Глава 10. Эффект бабочки
Он проснулся от ласкового поглаживания по щеке. В спальне, охраняемый тяжёлыми портьерами на окнах, царил уютный полумрак. Поймав руку Наташи, поцеловал её в ладонь.
— Станислав, к тебе офицер.
Глаза распахнулись сами собой. Жена, по утреннему времени одетая в стёганый домашний халат, склонилась над ним.
— Что?! Какой ещё офицер?
Она выглядела растерянной.
— Не знаю. Говорит — посыльный.
Вот те раз! Что же такое стряслось, прах их всех побери?! Он быстро встал, натянул бриджи, сапоги, надел китель и, не застёгивая, направился в гостиную. Сидевший за столом поручик с адъютантским аксельбантом при его появлении поднялся.
— Здравия желаю, господин капитан, — он небрежно бросил к козырьку затянутую в перчатку руку. — Мне приказано вручить вам пакет и довести до Генерального Штаба. Вот, извольте ознакомиться.
Он отработанным движением протянул пакет. Стас небрежно подмахнул талон, вскрыл и пробежал глазами документ.
— …прибыть …для получения нового назначения. Что за бред? Другого времени не нашлось?
Поручик неловко улыбнулся.
— Прошу прощения, господин капитан. Я получил приказ доставить вам пакет и довезти до Генштаба. Там всё объяснят.
— Простите, поручик, — буркнул Стас. — Вас не затруднит обождать немного?
— Разумеется, — спокойно кивнул тот. — Собирайтесь. Я подожду, сколько нужно.
«Не отпуск, а херня какая-то, — растерянно думал Стас, сосредоточенно водя бритвой по намыленной щеке. — Предписание подписано Немыским. И что, спрашивается, за дурацкая спешка?»
И сам себе ответил: «Да что ты голову ломаешь? Ну, потратишь час-два, впереди ещё почти неделя, делов-то».
Но какой-то червячок занудно точил, пресловутая сыщицкая чуйка назойливо скрипела, что тут что-то не так, однако, Стас от неё досадливо отмахнулся. Вариантов-то всё равно нет, ехать по-любому надо. По ходу сориентируемся, не привыкать. Он растёр лицо одеколоном, надел китель и остервенело затянул ремень портупеи.