Когда падают яблоки - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Ярошинская cтр.№ 21

Алла немного опешила и сделала вид, что спешит на работу, хотя Лев Семенович не обращал внимания на опоздания. Но, возвращаясь с работы тем вечером, Алла поймала себя на том, что делает уже третий круг по парку. Домой, к надежному и перспективному, не хотелось до тошноты. Расставание вышло некрасивым. Николай орал, багровея под цвет любимого борща, разбил подаренный им же сервиз и ушел, хлопнув дверью, собрав все свои вещи, а заодно и телевизор, купленный пополам. Алла смела осколки, проветрила кухню и какое–то время чувствовала себя свободной птицей в реющем полете. Она пыталась сосредоточиться на карьере, но работа давно стала ей неинтересна. Она занимала вечера шейпингом и курсами английского языка, два раза в неделю ходила в бассейн и с удовольствием смотрела на отражение в зеркале, отмечая, что выглядит лучше, чем пять лет назад. Но чувство радости жизни так и не приходило. И тогда серенькая мыслишка крутилась в голове: а может, пусть бы ел свой борщ, ведь в целом человек неплохой, покупал апельсины, когда она простыла, и замуж звал. И было бы все как у людей.

***

Полное имя Эли было Жизель. Иногда девушка становилась перед длинным узким зеркалом, прячущимся на задней поверхности дверки шкафа, и пыталась найти хоть какое–то сходство между порхающей белой фигуркой с балетной сцены и собой – полной и неуклюжей. Сходства не было, хоть ты тресни. Эля знала, что своим появлением на свет она сломала жизнь матери – подающей большие надежды балерины. Когда впереди наконец–то замаячила роль примы, в том самом балете «Жизель», Виктория Заболотнева забеременела. Отца Эля видела нечасто, раз в месяц тот приносил Виктории деньги, неловко мялся у порога, гладил большой красной ладонью Элю по голове и исчезал – уходил к законной жене. Потом в обиход вошли пластиковые карточки, алименты стали поступать сразу на счет, и отец вовсе исчез из ее жизни, появившись в последний раз лишь на восемнадцатилетие дочери с нелепым плюшевым мишкой. Однажды Эля увидела отца по телевизору, тот сидел, одетый в черный костюм с галстуком, среди таких же похоронно серьезных мужчин, сосредоточенно слушающих одного из них, вещающего с трибуны.

– Казззёл, – сквозь зубы процедила мать и выключила телевизор.

Виктория не могла себе простить, что ее расчет оказался неверным. В любом случае она не должна была остаться в проигрыше. Она была почти уверена, что Петр Петрович Грищенков, совладелец крупной обувной фабрики и депутат, узнав о ее неожиданной беременности, сделает предложение. В самом деле, она куда больше подходила на роль его супруги, чем рыхлая и полная, похожая на него как брат–близнец Вера Павловна Грищенкова. Виктория получала радостное удовлетворение, отслеживая промахи соперницы – новая короткая стрижка сделала ту еще больше похожей на мужика, а в этой пятнистой юбке она вовсе смотрится как корова. Их дочери, Лада и Злата Грищенковы, посрамляя звучные имена, были такими же приземистыми, с невыразительными тусклыми глазками и валиками жира над поясами модных джинсов. «Я рожу ему сына, – думала Виктория, поглаживая пока еще плоский живот. – Он будет похож на меня, такой же энергичный и смелый. Или дочь, стройную, обаятельную девочку с ласковой улыбкой. И он уйдет от своего коровьего стада».

Виктория допускала и то, что Петр Петрович может не развестись. Но она намеревалась заставить его признать ребенка и выделить часть собственности: если не фабрику – с ней хлопот не оберешься, то хотя бы шале на Лазурном берегу, или дачу в Подмосковье, напоминающую дворец из диснеевских мультиков, или, ладно уж, пятикомнатную квартиру в центре, а также солидное денежное содержание. Но вероятность того, что ее любовник не уйдет из семьи, казалась ей небольшой. Она чувствовала полную власть над ним, когда он лежал в ее кровати, нескладный и некрасивый, как разжиревшая безволосая обезьяна, благоговейно трогающий красными ручищами ее точеную фигурку, хрупкую и совершенную, особенно на таком уродливом фоне.

Вышло все не так.

– Викусёныш, – недоумевал любовник, когда она сообщила ему о беременности. – Ты же уверяла меня, что предохраняешься. Я никогда не скрывал от тебя, что я семейный человек, и от Веры уходить не собираюсь.

«Ничего, – думала Виктория. – Когда он увидит ребеночка, хорошенького и миленького, не то, что его телушки, то растает». В роддоме ей принесли кулек, и она решила, что судьба издевается над ней. Девочка была вылитый папаша – пухлые щеки, лысая круглая голова, сонные маленькие глазки, даже ладошки оказались непропорционально большими и красными. Вика понадеялась, что со временем дочка перерастет младенческую пухлость и станет хоть чуть–чуть похожей на мать, и назвала ее экзотическим именем Жизель – аванс будущей грациозности и красоты. Но с каждым днем она убеждалась, что маленькая Эля даже отдаленно на нее не похожа. «Что ж, значит, будем выбивать содержание», – трезво оценила ситуацию молодая мать. Но и в этом ей не повезло. Оказалось, что и фабрика, и шале, и вся остальная собственность Петра Петровича записаны на его супругу и дочерей, с которыми он не собирался расставаться. Вика попробовала его шантажировать, пригрозив рассказать все жене, и, не добившись внятной реакции, набрала номер.

– Милочка, с вами он трахался, а не я, вот с ним и разбирайтесь, – ответил ей женский тягучий голос. – А мне ваше грязное белье ни к чему.

Петр, узнав о ее звонке, разбушевался. После того, как он испугал ее обещанием платить алименты с официальной зарплаты, которая составляла сущие копейки, Виктория присмирела, и в итоге они пришли к соглашению – Петр купил ей двухкомнатную квартирку в подмосковном городишке и добросовестно выплачивал каждый месяц сумму, равную минимальной заработной плате по стране. Для амбициозной и корыстной Вики это был плевок в душу. Она еще надеялась пробудить в Петре родительскую любовь и каждый раз к его приходу наряжала Элю как куклу: пышное платьице, яркий бант в редкие серые волосенки.

– Ну что ты как сонный бегемот, – тормошила она дочку. – Обнимешь папочку и поцелуешь, поняла?

Но Эля забивалась под вешалку и смотрела на приходящего папу злобным волчонком.

Вика пыталась вернуться в профессию, но больше чем роль в кордебалете ей предложить не могли. Сонмища молодых, стройных, нерожавших заполонили сцену, закрыв ей путь к славе.

– Это все из–за тебя, толстуха, – злобно бросала она дочери, возвращаясь домой и бессильно падая на обувной ящик в тесной прихожей. – Если бы не ты, моя фотография давно была бы на всех афишах!

В конце концов, Виктории надоело таскаться на электричках в Москву, и она уволилась из театра, устроившись инструктором по фитнесу. Пять раз в неделю она ходила в спортзал ближайшей школы, где по вечерам собирались толстые домохозяйки и под ее руководством вяло махали ногами. Когда Эле исполнилось восемнадцать, денежные поступления от отца прекратились. Скромные доходы фитнес–инструктора полностью уходили на нужды Виктории, и Эле, на тот момент студентке экономического факультета, пришлось выходить на работу. Она перевелась на заочное и устроилась менеджером по продажам в «Дракон и Черепеха».

Виктория, выпроводив дочь на работу, ложилась на диван и смотрела сериалы про красивую жизнь, чувствуя в груди глухую злобу. Это она должна жить в красивом особняке, небрежно раздавать указания служанкам и менять туалеты трижды в день. Вечером, когда Эля возвращалась домой с продуктами, купленными по заранее составленному матерью списку, она заставала одну и ту же картину. Вика танцевала в зале у большого зеркала, прямая спина, плечи разведены, тщательно прокрашенные светлые волосы зачесаны в строгий пучок, на лице толстый слой грима. Мать отводила руку в сторону, изящно округляя длинные пальцы, склонялась поникшим цветком, грациозно выпрямлялась, кружилась на месте, прикрыв глаза, из которых по белой пудре пролегали серые дорожки от слез.