Записки Обыкновенной Говорящей Лошади - читать онлайн книгу. Автор: Людмила Черная cтр.№ 30

– Заболоцкий, – ответил сын.

– «Столбцы»?

– Да, «Столбцы».

– Когда написано? – спросила я.

– В 1937 году, – ответил сын.

И только тут я поняла, что стихотворение В. Кочеткова совершенно не передает ощущения тех страшных лет. Зато их передают строки Н. Заболоцкого: «…И страхом перекошенные лица», и хорек, который «пил мозг из птичьей головы», и даже жук, который всего-навсего «ел траву», но его уже «клевала птица».

Вот он, 1937 год.

Бесовская круговерть несчастных существ, объятых нечеловеческим страхом, но одновременно пожиравших друг друга.

И еще я поняла, что не могло быть такого всеобъемлющего террора, если бы весь народ не поразило тотальное безумие.

Есть такой старый-престарый анекдот: на страшную каторгу в Нерчинские рудники, куда Николай I загнал участников декабрьского восстания в Петербурге – вспомним пушкинские строки «Во глубине сибирских руд / Храните гордое терпенье», – прибыл из Петербурга же новый каторжник.

Естественно, его сразу обступили декабристы, дворяне из самых лучших семей России. Обступили и забросали вопросами.

И первый вопрос, конечно, был – по делу ли он 14 декабря 1825 года, когда они, декабристы, вывели на Сенатскую площадь полки и потребовали от царя отмены крепостного права и, как мы сказали бы сейчас, либерализации всего царского режима.

Итак, первый вопрос:

– Вы по делу 14 декабря?

И неожиданный ответ:

– Нет, я по делу 24 декабря.

Всеобщее ликование. Радостные возгласы: «Удивительно!», «Стало быть, мы не напрасно вышли на площадь!», «Волнения продолжались!», «Наше дело не погибло!»

– Вы ведь по делу восстания на Сенатской?

– Нет, я по делу ограбления на Сенной. Там богатый ювелирный магазин. А что было на Сенатской?

Я часто вспоминаю этот анекдот. Ведь при советской власти в тюрьму и в ГУЛАГ попадали не только диссиденты, но и другие люди, не имевшие прямого отношения к диссидентству. Тем не менее, выйдя на свободу, большинство позиционировало себя как непримиримых борцов с режимом. Уж очень велико было искушение.

Посему я, человек не сильно сентиментальный, всегда стараюсь понять, по какому делу этот человек пострадал: по делу 14 декабря или по делу 24 декабря?

Однажды, в годы хрущевской оттепели, к нам домой пришел незнакомый человек и попросил мужа помочь ему написать диссертацию по «германскому вопросу». И представился так: «Бывший посол в Германии Шкварцев». После чего рассказал примерно следующее:

«Меня отозвали из Германии после подписания пакта Молотова – Риббентропа, то есть „Договора о ненападении между СССР и Германией“ в 1939 году, чтобы заменить Деканозовым. Отозвали и назначили на должность „генерального секретаря“ в Наркомате иностранных дел».

Тут Шкварцев намекнул, что пост генерального секретаря хотя и был ответственный, но не очень обременительный. «Не пыльный», как сейчас говорят.

И вот в один прекрасный день пришел он в родной Наркомат, поднялся на лифте, поздоровался, наверное, с секретаршей и прошествовал в свой кабинет, где и развернул газету «Правда». Скорее всего, спокойненько прочел передовую. Снова аккуратно сложил газету, но, бросив беглый взгляд на последнюю страницу и увидев объявление в траурной рамке, чуть не упал в обморок:

«Наркомат иностранных дел сообщает о безвременной кончине бывшего посла в Германии Шкварцева Н. Н. и выражает соболезнование семье и близким покойного».

Дальше, по словам Шкварцева, все разыгрывалось следующим образом: ошеломленный и до смерти напуганный, держа на вытянутых руках роковой номер «Правды», он ворвался в кабинет к всемогущему А. А. Вышинскому, с коим у него и произошел не слишком длинный диалог. Он, Шкварцев, спрашивал, как ему реагировать на извещение в «Правде» о собственной кончине, Вышинский отвечал: «Исчезните, не показывайтесь на глаза, идите к себе домой и сидите там тихо-тихо». Сколько времени? Очевидно, вечность, ибо тоталитарные системы мыслят только в категориях вечности (тысячелетний рейх – у гитлеровцев, хранить вечно – у чекистов).

Шкварцев послушался дельного совета и засел…

По накалу страстей – прямо Шекспир или Дюма «Граф Монте-Кристо». Даже не Шекспир и не Дюма, а роман ужасов. Живой человек, пульс бьется, физиологические отправления в порядке: Шкварцев чихает, зевает, спит, бодрствует. Он есть. Но его нет. Умер, вычеркнут из жизни. Секира занесена. Он уже покойник. Страшно. Ох, как страшно.

Прожил этой ирреальной жизнью наш живой покойник до 1953 года, стало быть, всю войну плюс еще восемь лет, до самой смерти Сталина. А после смерти Сталина немного осмелел. И еще больше осмелел после казни Берии. А после XX съезда настолько осмелел, что пошел в Текстильный институт устраиваться на работу. И устроился. В этом Текстильном институте он преподавал до того времени, пока судьба, а точнее отдел кадров ЦК, не совершила с его жизнью первого курбета: не вознесла его, скромного доцента, на дипломатические вершины.

Как он сам объяснял мужу свою мнимую смерть?

Объяснял тем, что Сталин спросил как-то у Берии: мол, прикончил ли ты, друг Берия, Шкварцева после его отставки? И друг Берия ответил, мол, конечно же, прикончил, дорогой Коба – а может, дорогой Сосо. – За кого ты меня принимаешь? Тогда Сталин изрек: а раз прикончил, так дай сообщение о его смерти. И Берия дал сообщение. Но убить Шкварцева побоялся, поскольку, по словам мнимого покойника, списки осужденных на высшую меру в то время утверждались наверху. И Сталин узнал бы, что друг Берия ему соврамши.

Кто знает, может, так оно и было.

За верность гипотезы Шкварцева, над которой он, надо думать, бился долгие годы своего сидения взаперти, – не ручаюсь… На мой непросвещенный взгляд, у сталинской системы были какие-то свои таинственные ходы. Именно ее непредсказуемость в большом и в малом придавала ей законченность. Может, Берия не захотел убить Шкварцева, чтобы и современники, и потомки ломали себе голову, почему Шкварцев остался жив.

Для того чтобы понять сталинскую эпоху и начало хрущевской оттепели («реабилитанса»), надо не столько читать подшивки старых газет, сколько вспомнить слухи, которыми мы тогда питались.

Слухи эти заменяли нам и иностранное радио (коротковолновых передатчиков у нас еще не было), и не существовавший тогда интернет…

Приведу пример: согласно слухам, никто из заметных личностей не умирал тогда в СССР естественной смертью. Все они умирали насильственной смертью. Попросту говоря, всех их убивал Сталин.

И речь шла тут не о насильственной смерти по приговору трибуналов, судов, даже не по приговору так называемых «троек» и не об убийствах в энкавэдэшных застенках, а о тайных убийствах по сугубо секретным приказам Сталина. Приказам, которые нигде никогда не фиксировались… Поди докажи.