Город лжи. Что скрывают улицы Тегерана - читать онлайн книгу. Автор: Рамита Наваи cтр.№ 65

Старая танцовщица качает головой.

Правительство не сразу объяснило, зачем потребовалось срубать сикоморы на Вали-Аср. Сейчас оно утверждает, что деревья заболели и что они представляют опасность для прохожих. Глядя на пенек, женщины в это не верят. Они слышали, что деревья мешают полицейским камерам наблюдения и что скоро тут все будут менять.

Но это верно. Деревья и в самом деле больны. Они медленно умирают – от жажды. План по заливке бетоном сточных желобов не сработал, и теперь вода не проникает к корням деревьев. Некоторые утверждают, что виновато загрязнение, что дальше на южных улицах Тегерана задыхаются сами жители. Но все согласны в одном: деревья срублены ночью, потому что власти понимали, что это вызовет общественные протесты.

Женщины продолжают идти по Вали-Аср; хлещущая по стокам вода перекрывает шум двигателей и клаксонов. Они идут под умирающими деревьями, превратившимися в серые скелеты под тонкой корочкой льда, потерявшими листья от зимних холодов. Вскоре их засыплет снегом, а вода в стоках замерзнет. Так будет до тех пор, пока первый теплый ветерок не вдохнет жизнь в зеленые ростки и корни, заставляя деревья вернуться к жизни. Здания будут возводиться и разрушаться, люди продолжат выходить на демонстрации и праздники, автомобили продолжат сталкиваться, граждан будут казнить, любовников разлучать, полицейские продолжат брать взятки, диссидентов продолжат сажать в тюрьму и освобождать, президенты будут приходить и уходить; но улица Вали-Аср останется – постоянная, не изменившаяся за время войн, диктаторов и революций. С сикоморами или без них.

В Черную пятницу 1978 года мы с матерью и братьями приземлились в тегеранском аэропорту Мехрабад, чтобы воссоединиться с отцом и начать новую жизнь. Было объявлено военное положение, и войска открыли огонь по протестующим против шаха, убив и ранив десятки демонстрантов. Тогда власти впервые отреагировали на протесты с такой силой. Разгон демонстрации стал началом революции и началом конца того Ирана, который мы знали. Не самый благоприятный день, чтобы возвращаться на родину.

Я до сих пор живо помню то время: танцы и уличные гулянья, после того как шах наконец покинул страну; ликующая толпа, мужчины и даже дети с оружием в руках, похищенным из правительственного хранилища, с воткнутыми в дула цветами. И все же на улицах тогда было безопасно; большинство тегеранцев объединились как никогда раньше. Это было время надежды.

Я была всего лишь ребенком, но вскоре почувствовала изменения в атмосфере: на улицах стало тихо, и взрослые теперь разговаривали шепотом. Стоя на балконе, мы всматривались в ночное небо с красными росчерками трассирующих снарядов. Помню, как по вечерам мы молча сидели в темноте, прислушиваясь к выстрелам, раздающимся рядом с нашим домом.

Девять месяцев спустя мы полетели обратно в Лондон. Мой отец оставался в Иране еще четыре месяца, ожидая отставки из флота. Он не хотел сбегать из своей страны и порывать с ней все связи.

Мать с отцом познакомились за десять лет до этого в Эрлс-корте. Отец тогда проходил подготовку в военно-морском флоте Великобритании. Он влюбился в нее с первого взгляда. Как и я, моя мать родилась в Тегеране, но выросла в Лондоне. Ее отец переехал туда в середине 1960-х, отправившись в самопровозглашенную ссылку. Мой дед был военным и во время премьер-министра Моссадыка заведовал армейским радио. Военное министерство приказало ему выпускать пропагандистские передачи о шахе Мохаммеде Реза, который тогда находился в ссылке в Италии. Дед отказался; он верил, что армия должна служить народу и не вмешиваться в политику. Вскоре, после свержения Моссадыка и переворота, организованного ЦРУ и спецслужбами Великобритании, Мохаммед Реза вернулся. Узнав об отказе деда, шах сделал так, чтобы его лишили очередного повышения. Дед был блестяще образованным человеком, честным и неподкупным; он продвигался по службе благодаря своим способностям, а не взяткам и связям, как это часто бывало при том режиме. Дослужившись наконец до генерала, он устал от подхалимов и коррупции – тогда говорили, что никто не смел лгать бывшему правителю, Реза-шаху, и никто не смел говорить правду его преемнику, Мохаммеду Реза-шаху. Кроме того, дед хотел дать детям британское образование. Покинув Иран, он поклялся не возвращаться.

Двоюродный брат моего деда, Хасан Али Мансур, много раз пытался уговорить его вернуться, но дед оставался непоколебим. В 1964 году Мансура назначили премьер-министром, и во время так называемой Белой революции он принял противоречивый и многими осуждаемый «закон о капитуляции». Согласно этому закону обвиняемые в преступлениях против Ирана граждане США получали иммунитет от преследования. Мансур говорил деду, что сам был вынужден капитулировать и принять требования США в обмен на заем в 200 миллионов долларов, в котором так нуждалась страна. Но в глазах большинства иранцев он продал свою страну и поставил интересы народа ниже интересов империалистических сил. Это стало значимым моментом в современной истории страны. Малоизвестный тогда богослов аятолла Хомейни сурово осудил закон о капитуляции, а вместе с ним шаха и США. Хомейни выслали из страны, но он принялся собирать вокруг себя недовольных шахом. Так началась подготовка к революции. Всего лишь через два месяца после изгнания Хомейни Мансура убили. Его убийцей стал семнадцатилетний парень с двумя соучастниками – все они были членами фундаменталистской исламской группировки «Федаиян-э Ислам». Всех троих приговорили к смертной казни.

Я вернулась в Тегеран через двадцать шесть лет. Я мало знала об истории нашей семьи, но чувствовала потребность приобщиться к своим корням. Кроме того, город казался превосходным местом для начала моей карьеры журналиста.

Идея написать книгу впервые пришла мне летом 2004 года, когда я работала тегеранским корреспондентом The Times. «Эршад», то есть Министерство культуры и исламской ориентации Ирана, отозвало мое корреспондентское удостоверение. Такое иногда случается с журналистами в Тегеране. Обычно о том, что именно вызвало недовольство, не говорят, но на этот раз один особенно дружелюбный чиновник прямо сказал мне: «Госпожа Навай, вы освещали скандально известное дело о нарушении прав человека и написали, что люди смеются над муллами. Знаете, им не нравится, когда говорят о правах человека. Ну, а та шутка насчет муллы…» Тут чиновник засмеялся. Он посоветовал мне успокоиться и подождать несколько месяцев – чтобы они решили, что преподали мне урок. По крайней мере, так мне не будут грозить регулярные секретные допросы в службе разведки, которых я уже начинала страшиться и которые, как заявляло министерство, никогда не проводились.

Я уже знала, чем заняться. До этого я написала статью о спонсируемой благотворительным фондом школе для уличных детей на юге Тегерана. Меня настолько тронули истории этих ребятишек, что захотелось как-то помочь им.

Мне предложили преподавать английский в школе на задворках улицы Насира Хосрова в самом сердце Тегерана. Здесь учились не имевшие документов дети афганцев, цыган и незаконнорожденные дети проституток; никто из них не мог воспользоваться правом на получение образования. Я полюбила афганских детей – самых трудолюбивых из всех, что когда-либо встречала. Они совмещали посещение школы с работой на стройках, на заводах и в магазинах. Одними из самых любимых были уроки, на которые я приводила своего друга Энгуса; я попросила детей составить список вопросов, которые они хотели бы задать ингилиси. Как и следовало ожидать, все они касались его романтической жизни. Энгус довольно отвечал. Он стал настоящей сенсацией.