И вот однажды под вечер прилетел, вихляясь на ветру, мотылек и легко опустился на острие ее рога. Был он весь бархатистый, темный и пыльный, с золотистыми пятнышками на крыльях, тонкий, как лепесток цветка. Пританцовывая, он отсалютовал ей завитыми усиками.
– Я – бродячий картежник
[1]. Как поживаете?
Впервые за время ее странствия единорог рассмеялась.
– Что ты делаешь здесь в столь ветреный день, мотылек? – спросила она. – Ты же простудишься и умрешь много раньше положенного.
– Так смерть всегда хватает то, что людям позарез
[2], – сообщил мотылек. – Дуй, ветер! Дуй, пока не лопнут щеки!
[3] Я грею руки в жаре бытия
[4] с великим всесторонним облегченьем.
Сидя на кончике рога, он тускло светился, как клочок полумглы.
– Знаешь ли ты, кто я, мотылек? – с надеждой спросила единорог.
И он ответил:
– Еще как. Ты рыбный торговец
[5]. Ты мое все, мой солнечный свет, ты стара, и седа, и сонлива
[6], ты рябая, чахоточная Мэри Джейн. – Мотылек помолчал, колыша крыльями на ветру, и тоном светской беседы добавил: – Имя твое – колокол златой, что в сердце у меня подвешен
[7]. Чтобы назвать его только раз, я бы тело мое разбил на куски.
– Так назови, – взмолилась единорог. – Если ты знаешь мое имя, назови его.
– Румпельштильцхен, – радостно сообщил мотылек. – Что, съела? Нет, не получишь ты медали. – И он заплясал, мерцая, и спел: – Не пойти ли тебе домой, Билл Бейли, не пойти ли, куда прежде ходить не мог
[8]. Засучи рукава, Винсоки
[9], трудно звездочку поймать, если скатится за гору
[10]. Глина спит, а кровь бродяжит
[11]. И во всем приходе меня будут звать «Убей-бес»!
[12]
Глаза его ало поблескивали в отсветах рога.
Единорог вздохнула и побрела дальше и позабавленная, и разочарованная. Так тебе и надо, думала она. Глупо ждать от мотылька, что он признает тебя. Они только и знают, что стихи, да песни, да то, что услышали от кого-то. Побуждения у них самые добрые, но разумения никакого. Да и откуда ему взяться? Слишком быстро они умирают.
Мотылек, важно прогуливаясь по рогу, спел:
– Раз, два, три, хитрюга
[13], – и вдруг закружился, голося: – Я не буду, Отчаянье, падаль, кормиться тобой
[14], ты вот взгляни на этот одинокий путь
[15]. Ах, проклят тот, кто любит, – подозревая, любит так же сильно
[16]. Ты, кто греков всех милее
[17], приходи сюда скорее с гневным воинством фантазий, коему лишь я владыка
[18], и каковое поступит в продажу всего на три дня по даровым летним ценам. Люблю тебя, люблю, о ужас, ужас, ужас, сгинь, ведьма, сгинь, рассыпься
[19], плохое же ты выбрала место, чтобы хромать
[20], ох, ива, зеленая ива
[21].
Голос его звенел в голове единорога, словно осыпь серебряных монет.
Мотылек сопровождал ее до конца этого гаснувшего дня, но когда солнце село и по небу поплыли розоватые рыбы, он спорхнул с рога и, повиснув перед ней в воздухе, воспитанно сообщил:
– Я должен сесть в поезд «А»
[22].
И единорог увидела нежные черные прожилки в его пронизанных светом облаков бархатных крыльях.
– Прощай, – сказала она, – надеюсь, ты еще услышишь много новых песен.
То было лучшее прощание с мотыльком, какое она сумела придумать. Однако мотылек не покинул единорога, но закружил над ее головой, приобретя в синем вечернем воздухе вид менее удалой и менее нервный.
– Лети же, – попросила она. – Слишком холодно уже для прогулок.
Но мотылек все медлил, мурлыча что-то себе под нос.
– Македонийцами мы кличем их коней, – рассеянно поведал он, а затем отчетливо произнес: – Единорог. На старофранцузском unicorne. На латыни unicornis. Буквально однорогий: unus – один, cornu – рог. Баснословное животное, похожее на лошадь с одним рогом. О, я и кок, и капитан, и штурман брига «Нэнси»
[23]. Тут кто-нибудь видел Келли?
[24]