Последняя из единорогов - читать онлайн книгу. Автор: Питер Сойер Бигл cтр.№ 18

Покрывая их крики, Капитан Капут вопил:

– Дураки, дураки и дети! Это вранье, как и всякая магия! Нет никакого Робин Гуда!

Но одичавшие от утраты разбойники вломились в лес, преследуя светлых лучников, запинаясь об упавшие стволы, валясь в колючие заросли и голодно завывая на бегу.

Лишь Молли Грин остановилась и оглянулась. Лицо ее горело белым светом.

– Нет, Капут, ты понял все задом наперед, – закричала она. – Нет тебя, и меня, и любого из нас. Робин и Мариан – настоящие, а мы – пустая легенда.

И она, восклицая: «Подождите! Подождите!», побежала вслед за другими, оставив Капитана Капута с Паком Перезвяком стоять посреди затоптанного костра и слушать смех чародея.

Шмендрик почти и не заметил, как они набросились на него, сцапали за руки; и не поежился, когда Капитан Капут ткнул его в ребра кинжалом, шипя:

– Это была опасная шутка, мистер Чайлд, да еще и грубая. Могли бы просто сказать, что не желаете слушать песни.

Кинжал повернулся и слегка углубился в тело.

Где-то далеко-далеко Пак Перезвяк прорычал:

– Он не Чайлд, Капут, да и не бродячий волшебник тоже. Я узнал его. Он сын Хаггарда, принц Лир, такой же мерзавец, как его папаша, да еще и чернокнижник, тут и сомневаться нечего. Попридержи руку, Капитан, мертвый он нам без надобности.

Голос Капута упал:

– Ты уверен, Пак? Он казался таким симпатичным малым.

– Симпатичным дурнем, ты хочешь сказать. Ага, Лир это умеет, я о нем много чего слышал. Изображает невинную бестолочь, а сам гений обмана. Ты вспомни, как он выдавал себя за этого малого, Чайлда, лишь для того, чтобы взять тебя на испуг.

– Он не взял меня на испуг, Пак, – запротестовал Капут. – Даже на миг. Может, кому так и показалось, но я ведь тоже обманщик не из последних.

– А как он вызвал Робин Гуда, чтобы внушить парням пустые помыслы и настроить их против тебя. Однако на этот раз он себя выдал, пусть теперь поживет у нас, и пусть папаша пришлет Красного Быка, чтобы тот его освободил.

От такой перспективы у Капута перехватило дыхание, однако великан во второй за эту ночь раз схватил чародея, отнес к огромному дереву и привязал носом к стволу, который заставил Шмендрика обнять. Шмендрик во всю эту операцию тихо хихикал и дерево обнимал любовно, как новую невесту.

– Вот так, – сказал наконец Пак Перезвяк. – Ты сторожишь его всю ночь, Капут, а я сплю, а поутру отправляюсь к старику Хаггарду, выяснить, во что он ценит своего пащенка. Глядишь, через месяц мы с тобой обратимся в джентльменов с досугом.

– А мои люди? – обеспокоенно спросил Капитан Капут. – Как ты думаешь, они вернутся?

Великан зевнул и отвернулся от него.

– К утру вернутся, смурные и сопливые, только тебе придется недолгое время обходиться с ними помягче. Вернутся, потому как они не из тех, кто меняет нечто на ничто, впрочем, я и сам не таков. Будь мы другими, Робин Гуд мог и остаться с нами. Спокойной ночи тебе, Капитан.

После этого на поляне не раздавалось ни звука, разве что сверчки стрекотали, да Шмендрик тихо хихикал, разговаривая с деревом, да Капут ходил кругами, вздыхая, когда угасал очередной уголек. В конце концов он присел на пень и мысленно произнес речь, обращаясь к плененному чародею:

– Ты, может, и сын Хаггарда, а не собиратель Чайлд, за которого себя выдавал. Но кем бы ты ни был, тебе отлично известно, что Робин Гуд – это сказка, а я реальность. Никакие баллады имени моего не прославят, если только я сам их не сочиню; дети не будут читать в школьных учебниках о моих приключениях и играть в меня после уроков. И когда профессора затеют рыться в старых преданиях, а ученые исследовать давние песни, чтобы понять, жил ли когда-нибудь Робин Гуд, они ни разу, ни разу не наткнутся на мое имя, даже если разберут весь наш мир на пылинки. Но знаешь, вот поэтому я и собираюсь спеть тебе песни о Капитане Капуте. Он был добрым, веселым плутом, что обирал богатых и оделял бедных. И в знак благодарности народ слагал о нем эти простые вирши.

После чего он спел их все, включая и ту, что Шмендрик уже слышал от Вилли Кроткого. Правда, капитан часто отвлекался, дабы прокомментировать ритмические узоры, ассонансные рифмы и модальные мелодические ходы.

VI

Капитан Капут заснул на тринадцатой строфе девятнадцатой песни, и Шмендрик – который незадолго до того смеяться перестал, – немедля приступил к попыткам освобождения. Он что было сил напряг свои путы, однако те оказались прочны. Пак Перезвяк обмотал его веревками, которых хватило бы на оснастку маленькой шхуны, и навязал узлов размером с кулак.

«Легче, легче, – посоветовал себе Шмендрик. – Человек, который сумел призвать Робин Гуда, – а на самом деле, создать его, – не может надолго остаться связанным. Слово, желание, и это дерево обратится в желудь или в росток, а веревки – в болотные тростники». Однако еще не договорив этих слов, он сообразил: то, что посетило его на миг, ушло снова, оставив только тупую боль. И почувствовал себя сброшенной хризалидой.

– Делай что хочешь, – негромко сказал он.

Голос его пробудил Капитана Капута, и тот немедля запел четырнадцатую строфу:

– Надеюсь, тебя зарежут, – сказал ему чародей, но Капут уже заснул снова.

Шмендрик попробовал несколько простых освободительных заклинаний, однако помогать себе руками он не мог, да и способность вкладывать в фокусы душу утратил. Результат получился совсем неожиданный – дерево влюбилось в него и принялось ласково мурлыкать, описывая радости, обещаемые вечными объятиями красного дуба.

– Навек, навек, – вздыхало оно, – верность, какой не заслуживает ни один человек. Я буду помнить цвет твоих глаз, когда все забудут даже имя твое. Бессмертие дарует лишь истинная любовь.

– Я помолвлен, – отговорился Шмендрик. – С западной лиственницей. С детства еще. Брак по контракту, выбирать не приходится. Безнадежное дело. Нам с тобой никогда не быть вместе.

Гневный порыв сотряс дуб, как будто шквал налетел, но лишь на него одного.

– Да поразят ее короеды и корневая гниль, – яростно прошептал он. – Проклятая хвойница, подлюка вечнозеленая, она никогда тебя не получит. Мы умрем вместе, и все деревья будут хранить вечную память о нашей трагедии!

Шмендрик почувствовал, как дерево разбухает, точно сердце, по всей его длине, и испугался, что оно и впрямь расщепится от гнева надвое. Веревки стягивали его все туже, ночь стала окрашиваться в желтое и красное. Он попытался объяснить дубу, что любовь великодушна именно потому, что никогда не бывает бессмертной, потом закричал, призывая Капитана Капута, но сумел издать лишь тихий трескливый звук – под стать дереву. «Дуболом не желает мне зла», – подумал он и отдался на волю влюбленного.