– Вы имеете в виду почтовый ящик?
– Да! – воскликнула Шэрон. – Невероятно! Дорогой, ты представляешь?
Билл только изумленно покачал головой.
– В Сансет-Бич вы познакомились с женщиной по имени… Хелен? Ханна? – Она нахмурилась. – А-а, Хоуп, правильно?
Зал кафе вдруг поплыл перед глазами. Пол уже не казался твердым.
– Да, – запинаясь, ответил Тру, – простите, вы только что застали меня врасплох…
– Присядьте, – велела Шэрон. – Понимаете, в «Родственных душах» лежало письмо, о котором я обязана вам рассказать…
Когда Тру договорил, за окном уже царила ночь. Комнату освещал огонь камина, на кухне тихо мурлыкал радиоприемник. Глаза Хоуп блестели, отражая пламя в камине.
– Через два дня я прилетел в Северную Каролину. Шэрон и Билл помнили не все – они не смогли назвать дату или хотя бы месяц, когда ты будешь меня ждать, но моего имени и деталей биографии им хватило, чтобы вспомнить суть.
– Почему же ты не начал искать меня сразу по прилету?
Тру помолчал несколько секунд.
– Ты хоть помнишь, что за ту неделю, что мы провели вместе, ты ни разу не назвала при мне фамилии Джоша?
– Как это? – не поверила Хоуп. – Наверняка я называла!
– Нет, – сказал Тру, улыбнувшись почти с грустью. – А я не спросил. Не знал я и фамилий твоих замужних сестер. Спохватился, только вернувшись в Африку, но тогда это было уже ни к чему. А спустя четверть века без фамилий просто неоткуда было начинать. Я знал твою девичью фамилию, но быстро убедился, что Андерсонов здесь много. К тому же я понятия не имел, где ты живешь и не переехала ли в другой штат. Помня, что Джош хирург-ортопед, я обзвонил ортопедические кабинеты и больницы до самого Гринсборо, спрашивая доктора по имени Джош, но все без толку.
Хоуп сжала губы.
– Тогда как бы ты нашел меня много лет назад, когда не стал садиться на самолет?
– Я об этом не думал. Полагаю, нанял бы частного детектива. Если бы ты не появилась до конца года, я бы так и поступил. Но… – он широко улыбнулся, – я знал, что ты придешь. Знал, что встречу тебя у «Родственных душ», раз ты обещала прийти. Весь сентябрь я просыпался с мыслью, что сегодня увижу тебя.
– И каждый день разочаровывал?
– Да, – подтвердил Тру. – Но одновременно во мне крепла уверенность, что уж завтра-то настанет тот самый, заветный день.
– А если бы я приехала в июле или августе? Ты не боялся меня пропустить?
– Мне показалось маловероятным, что ты захочешь встретиться со мной в разгар сезона. Я рассчитывал, что ты выберешь день, похожий на тот, когда мы ходили к почтовому ящику, чтобы там не оказалось туристов. Осень или зима подходили больше всего.
Хоуп печально улыбнулась:
– Ты всегда хорошо меня понимал.
В ответ Тру поднес ее руку к губам и поцеловал.
– Я верил в нас.
Хоуп снова почувствовала, что краснеет.
– А хочешь прочесть письмо?
– Оно у тебя?
– У меня копия, – пояснила Хоуп. – В шкатулке на столе.
Она начала вставать, но Тру ее остановил и сам принес резную шкатулку из кухни. Он хотел поставить ее на кофейный столик, однако Хоуп покачала головой:
– Поставь на диван, между нами.
– Тяжелая, – заметил Тру, присаживаясь.
– Из Зимбабве, – похвасталась она. – Открой, письмо на самом дне.
Тру поднял крышку и с удивлением увидел лежавшее сверху приглашение на свадьбу. Ниже находились рисунки и его письмо Хоуп, а на дне был конверт, ненадписанный, гладкий. Его глубоко тронули сохраненные рисунки и прощальное письмо.
– Ты их не выбросила, – пробормотал он, не веря своим глазам.
– Конечно, нет, – ответила Хоуп.
– Почему?
– А ты разве не понимаешь? – она нежно тронула его за локоть. – Даже будучи замужем за Джошем, я все равно любила тебя. Я знала это, когда давала брачную клятву. Мои чувства к тебе были страстными, но… мирными, потому что именно умиротворение не покидало меня всю неделю, что мы провели вместе. Я была в гармонии с собой, будто вернулась домой.
Тру проглотил ком в горле.
– Я чувствовал то же самое, – он посмотрел на письмо. – Потеря тебя казалась утратой почвы под ногами.
– Прочти, – Хоуп кивнула на конверт, – оно короткое.
Сложив остальное в шкатулку, Тру вынул письмо из конверта. Он читал медленно, повторяя про себя слова и слыша ее голос в каждой строчке. Грудь до краев наполнилась невысказанным чувством. Тру хотел поцеловать Хоуп, но не сделал этого.
– У меня есть чем ответить.
Он прошел к дверям, взял с тумбочки холщовую сумку, вынул альбом и, вернувшись к дивану, подал его Хоуп. На обложке золотом было вытиснено: «Родственные души».
Хоуп смотрела то на Тру, то на альбом; ее одолевало любопытство. Он присел рядом, глядя, как она обводит пальцем золотые буквы.
– Я почти боюсь смотреть, что там, – призналась Хоуп.
– Не бойся, – ободрил Тру, и она наконец открыла альбом. На первой же странице Хоуп увидела собственное изображение на краю пирса – там Тру никогда ее не заставал. Рисунок был очень хорош – верно схвачено и внешнее сходство, и характер, но так как этот портрет не сыграл никакой роли в их истории, Тру определил его в титульные листы.
Он молчал, когда Хоуп перевернула страницу, рассматривая слева Тру, идущего по пляжу, а справа себя, шагавшую на некотором расстоянии. Можно было разглядеть и Скотти, который несся к дюне.
На следующем развороте снова они – в то утро, когда впервые заговорили друг с другом: Тру держит Скотти, а на лице Хоуп читается тревога. Вот они идут обратно к коттеджу, а вот пьют кофе на веранде за домом. Рисунки отражали последовательность событий, точно кадры фильма. Хоуп не скоро долистала альбом до конца, а когда закрыла его, Тру увидел на ее щеке влажный след от слезы.
– Ты все нарисовал, – проговорила она.
– Да, – согласился он. – По крайней мере, попытался. Это тебе.
– Нет, – возразила Хоуп, – это произведение искусства.
– Это мы, – сказал Тру.
– Когда же ты…
– На это ушло несколько лет.
Хоуп снова погладила обложку.
– Не знаю, что сказать. Но ты не можешь отдать его мне. Это… сокровище.
– Я всегда могу нарисовать еще. С того дня, как альбом был готов, я мечтал снова увидеть тебя и показать, что ты живешь в моей душе.
Хоуп крепко держала альбом, лежавший у нее на коленях, словно не хотела его отпускать.
– Ты изобразил даже ту сцену на пляже, когда я сказала, что Джош сделал мне предложение…