– Все будет нормально, – говорю я.
– Думаешь?
– Уверена.
Вскоре мы направляемся в Лейк-Грин парк и приходим к озеру за полчаса до профессора Фолка. Мы будем играть не только для него, но и для людей, которых в теплые весенние и летние вечера тут собирается немало. Профессору важны не только техничность и точность, для него важно и то, какое впечатление тот или иной музыкант производит на публику, как она принимает его и что дарит в обмен на музыку.
Для многих подобный опыт сдачи экзаменов кажется странным, а для меня это уже норма. Студенты Хартли учатся не бояться публику с первых дней – выступлений проходит большое множество и в самых разных местах: от столовой в школе до крупных открытых площадок. Да, конечно, школа Хартли уступает известной во всем мире школе Фэрланд, у нас нет доступа к знаменитому Кёрби-центру, она не опекается королевской семьей, как Королевская школа искусств, и из наших стен не вышло столько знаменитостей, как из Хердмандской национальной музыкальной школы. Но все же Хартли имеет свое обаяние – здесь не боятся экспериментировать и идти вперед.
Я болтаю с теми, кто тоже будет играть сегодня, проверяю гитару и на слух кое-что настраиваю, а потом приходит профессор Фолк – грузный, но при этом отличающийся удивительной легкостью движений, и мы тянем жребий. Я – предпоследняя.
На импровизированную деревянную сцену неподалеку от нежно-голубой глади озера первым выходит Тони Фэйтфул, садится на заранее приготовленный стул и начинает наше импровизированное выступление. Мы внимательно его слушаем – он хорош, и через какое-то время начинают подтягиваться люди. Многие наслышаны о том, что некоторые наши экзамены проходят в таком вот странном формате, и им интересны не столько музыка, сколько мы сами. На самом деле это тоже здорово, и постепенно люди втягиваются один за другим, что-то весело кричат, аплодируют. Это, конечно, не громовые аплодисменты, но все же слышать их очень приятно.
Если честно, своей очереди я жду с нетерпением и учащенным сердцебиением, но без волнения, а с желанием начать играть – пальцы вновь начинают приятно зудеть, и когда подходит моя очередь, я чувствую предвкушение.
Сейчас это произойдет.
Я сажусь на стул, беру в руки гитару и поудобнее устраиваю ее на коленях, кидаю взгляд на людей вокруг, полной грудью вдыхаю воздух и касаюсь струн. Каждая из них – живая, у каждой не просто свой голос, но и своя душа, а когда они звучат вместе, сплетаясь воедино, то создают свой мир. Мир музыки.
Больше не глядя ни на кого, я играю, растворяясь в звучании собственной гитары, и я не знаю, как это описать, когда занимаясь любимым делом, ты чувствуешь глубокое удовлетворение. Я бы хотела еще и петь, но это экзамен по классу гитары, а не вокала, и я молчу, находя в молчании свое обыденное великолепие.
Я не чувствую времени и пространства – только лишь музыку. Будто впадаю в легкий транс, погружаясь в переливы мелодии, и прихожу в себя на последних аккордах. Люди хлопают – им понравилось. Профессор Фолк вроде бы тоже доволен.
– Молодец, Санни! – кричит Лилит, и я улыбаюсь. А потом вдруг встречаюсь взглядом с какой-то бледной сероглазой девушкой с туго заплетенными красными волосами. Девушка как девушка, ничего особенного, за исключением того, что на лице у нее – больничная белая маска, закрывающая большую его часть. Впрочем, сейчас многие носят такие маски – сначала носили из-за эпидемий гриппа и токсичных выбросов, а сейчас это просто стало модно. Даже у меня есть подобная маска, правда, черная.
Сероглазая девушка странно на меня смотрит: оценивающе, изучающе, с интересом. И я почему-то сразу понимаю, что она сечет в музыке. Чувствует ее. А может, чувствует и меня.
Ее глаза – тревожные и тоскливые, и мне становится не по себе.
Она отводит взгляд первой, и я забываю про нее. На сцену выходит последний человек. И я решаю поставить небольшой эксперимент – попытаться понять и уловить его музыку, чтобы почувствовать себя ею. Мне интересно испробовать метод, о котором рассказывала Лилит, но, если честно, у меня ничего не получается.
Когда экзамен заканчивается, профессор собирает всех нас в полукруг, и мы сидим на лужайке и внимательно слушаем его и разбор нашего выступления. Для каждого из нас нашлись мягкие замечания, и для меня – тоже. Я никогда не выступала идеально.
– Жаль прощаться, – шутливо говорит профессор, – но этим летом у меня запланирован первый отдых за последние десять лет. И если честно, я скорее хочу оказаться на океанском побережье. Давайте похлопаем в честь нашего расставания.
Мы смеемся и аплодируем друг другу, а потом разбредаемся в разные стороны, договорившись встретиться на днях и сходить в бар. Я и Лилит идем по одной из дорожек, и небо над нами постепенно начинает озаряться нежными закатными красками. Мы разговариваем и смеемся.
– Может быть, все-таки позвонишь Бену? У вас впереди целая ночь, – говорю я. Настроение у меня отличное – финальная экзаменационная неделя завершилась. Впереди – лето. Правда, в голову лезут мысли о том, что придется много работать, но я гоню их прочь.
– Как мерзко звучит, – надувает губы Лилит и хватает меня под руку.
– Я имею в виду целую ночь репетиций, – невинно улыбаюсь я.
– Почему в партнеры мне дали этого придурка? У него такие липкие прикосновения, бррр. Вот если бы я танцевала с Джорджем Кизи... – размечталась она. Этот самый Кизи – шикарный высокий брюнет с оливковой кожей и раскосыми глазами – очень ей нравился.
– Может быть, тебе позвать его на свидание?
– Девушки не должны звать парней на свидание, – морщит носик Лилит.
– Ты слишком консервативна, – замечаю я. Оборачиваюсь и вижу, что позади, в десяти шагах от нас, идет та самая сероглазая девушка в больничной маске. Забавно – на нас одинаковые плащи.
– А ты когда-нибудь звала парней на свидание? – спрашивает насмешливо она.
– Нет, – пожимаю я плечами. – Но это потому, что мне никто настолько сильно не нравился. Если я вдруг в кого-то влюблюсь, то будь уверена, он от меня не уйдет.
– А Лестерс тебе понравился? – почему-то спрашивает меня подруга.
– Внешне он ничего, – задумчиво отвечаю я. – Но мне кажется, он слишком много играет. Не живет собственной жизнью.
– Почему ты так решила? – говорит Лилит.
И я рассказываю ей про то, как он вдруг ни с того ни с сего вжился в образ полицейского, когда поймал папарацци с камерой. Это было забавно.
– Говорят, что прежде чем сыграть главную роль в «Беглеце», Лестерс полгода готовился к ней. Занимался физической подготовкой, изучал полицейские нравы, часто бывал в участке, даже ездил с патрульными на вызовы.
– Даже так? Забавно.
– Есть такое, что актеры забывают выйти из образа, – кивает Лилит, оглядывается и шепчет весело: