— Он хоть знает? — вырвалось у Влада.
Лайонел усмехнулся:
— Конечно же нет!
«Конечно же нет, — мысленно повторил Влад, — а знала ли Катя, когда он…» — Гнев поднялся изнутри и сковал каждую мышцу в теле.
— Что с тобой? — изумился брат. — Голоден?
Влад в упор посмотрел на него.
— Если ты причинил ей боль…
— Немножко, — абсолютно спокойно заявил Лайонел, с удовольствием наблюдая за сценой в центре зала.
— Где она?
— Полагаю, там, где всегда — у себя дома, — не глядя на него, ответил брат и, одобрительно кивнул Анжелике, которая на потеху гостям продолжала забавляться со своей живой игрушкой.
«Не посмел…» — Волна облегчения прокатилась по спине и наполнила тело необыкновенным теплом. Влад шагнул в сторону дверей с намерением уйти, но холодный голос Лайонела его остановил:
— Если она тебе действительно дорога, уйди из ее жизни. Иначе этой жизнью распоряжусь я сам.
— Сперва тебе придется убить меня! — спокойно предупредил Влад.
Брат насмешливо улыбнулся:
— И тебе прекрасно известно, для меня не составит это труда!
Каждый гость в зале, включая саму именинницу, предпочитали поддерживать хорошие отношения с Лайонелом, в противном случае любой из них рисковал однажды не проснуться. О его жестокости слагали легенды. У него не было врагов. Приезжие сообщали о визите в город за несколько месяцев, чтобы, не дай бог, не явиться без приглашения и не прогневать хозяина Северной столицы.
Влад отвел взгляд от безразличного лица брата и взглянул на корзинку с цветами возле задернутых занавесками окон.
— Чудные ландыши, — словно невзначай проронил он.
Если Лайонел и удивился подобному заявлению, то искусно это скрыл.
Но когда Анжелика, возмущенная их перебранкой, кинула мимолетный взор на корзину с ландышами, на мгновение ее красные губы тронула нежная улыбка.
Никто из гостей ничего не заметил. А ледяные голубые глаза оглядели зал, заполненный розами, и красивое лицо окаменело.
Влад бесшумно проскользнул к выходу из гостиной и притворил за собой двери.
Глава 5
Признание
Катя вздрогнула от раздавшегося в пустой квартире звонка. Родители еще в субботу утром уехали на дачу, подарив возможность спать сном младенца хоть все выходные. Девушка спустила ноги с родительской кровати, напряженно дожидаясь, пока телефон смолкнет. Впервые ее не радовало одиночество, хотелось, чтоб мама бренчала на кухне кастрюлями, шумел пылесос, стукалась о плинтуса швабра, орал телевизор, лишь бы не слышать гудение тишины и пугающее эхо телефонного звонка.
Телефон не умолкал, тогда Катя осторожно приоткрыла дверь, проскользнула в большую комнату и, когда трезвон смолк, резко подняла трубку.
— Катю можно? — послышался в трубке знакомый голос.
— Это я, Нин, привет, — с облегчением пробормотала девушка.
Староста группы всегда обзванивала тех, кто без предупреждения вдруг переставал приходить в колледж — обязанность у нее была такая.
— Ты чего на занятия не ходишь? — тоном строгой учительницы спросила Нина. — Заболела, что ли? Голошина что-то там про травму головы говорила…
— Я… да, заболела, — соврала Катя, рассматривая в овальное зеркало синяк на лбу.
— Когда выйдешь? — продолжала дознание староста.
— Завтра, думаю… завтра.
Нина осталась довольна ответом.
— Вот и хорошо, — заявила она, — ко второй паре, менеджмента не будет. Ну, давай, пока.
— Подожди! — выпалила Катя. — Почему менеджмента не будет?
— Ах, ты ведь ничего не знаешь, — задумчиво протянула Нина, — Валерий Игнатьевич пропал. Милиция его ищет.
— Как пропал? — Катя отвернулась от зеркала. — Когда это случилось?
— В среду, сразу после занятий в нашей группе.
— А что было на занятиях?
— Да ничего особенного, все как всегда. — Нина нетерпеливо засопела. — Ну все, Кать, давай, я спешу. Пока.
Катя положила трубку и приблизилась к окну. Бледный свет проникал в комнату сквозь белый тюль. Вечерело.
На душе вновь сделалось неспокойно. Со среды девушка безвылазно сидела дома, окно в своей комнате задернула занавесками, пролежала все дни в постели, накрытая с головой одеялом. Не могла ни есть, ни пить, болела голова и кружилась, как на аттракционе, при одном воспоминании о ледяных глазах. Лихорадило, бросало то в жар, то в холод, хотелось то плакать, то смеяться.
Вот и сейчас в носу закололо, к глазам подступили слезы, снова захотелось забраться в постель, уткнуться в подушку и заснуть. Лишь бы ни о чем не думать.
Катя нетвердой походкой двинулась в комнату родителей, но в последний момент передумала и пошла в свою. На сотовом было целых три пропущенных звонка от мамы.
«Не буду перезванивать», — решила девушка, опускаясь на кровать. Мать любила давать поручения, вроде «Сходи за хлебом», «Вытряси половик во дворе, пока снежок». Что-что, а во двор сегодня Катя не планировала выходить.
Сотовый настойчиво завибрировал. «Мама» — высветилось на экране.
«А может, она просто волнуется», — понадеялась девушка, поднося сотовый к уху.
— Ка-атя-я! — закричала мама. — Почему ты не подходишь к телефону? Ты чего там, совсем с ума сошла?
«Угадала», — невесело улыбнулась Катя, но вслух сказала:
— Мы же говорим, значит, подхожу. Ты что-то хотела?
— Хотела! Иди быстро к бабе Вале, у нее собака что-то блюет, надо в аптеку сбегать.
— Мама, но…
— Давай-давай, — рассердилась мать, — хватит умирать, совесть имей, баба Валя еле по квартире ползает.
— Я тоже!
— А ты молодая, — продолжал голос из трубки, — пять минут, туда и обратно, делов-то!
— Да ее собака постоянно блюет! — вскричала Катя и чуть тише добавила: — За столько лет пора бы к этому привыкнуть.
— Катерина, прекрати-ка мне, — мать избрала свой излюбленный тон взрослой женщины, наставляющей на путь истинный бестолкового ребенка, — баба Валя пожилой человек, где твое сострадание?
«Да, действительно, где оно?»
— Ладно, пойду, — яростно выдохнула Катя и с силой вдавила кнопку отбоя.
К глазам подкатили слезы.
«Собака блюет, надо же, — натягивая джинсы, горестно размышляла девушка, — а она каждый выходные блюет, дурацкая собака. Как сожрет очисток картофельных из помойного ведра — я в аптеку. А то, что я могу сегодня и не вернуться из этой аптеки, никого не волнует».