Алан Мур. Магия слова - читать онлайн книгу. Автор: Ланс Паркин cтр.№ 57

Смешно ли это? С некоторых точек зрения – да; с других – нет. Как событие – это трагедия, как анекдот – это забавно.

Или возьмем другой пример: в главе VI Роршах зарубил двух псов разделочным топориком, потом швыряет их трупы в педофила Грайса, который ранее убил юную жертву и скормил этим псам. Затем вигилант сковывает убийцу, обливает керосином и поджигает, наблюдая, как он умирает в мучениях. А это с какой точки зрения можно назвать смешным?

Эта сцена – одна из тех, где наглядней всего проступает разница между комиксом и экранизацией. Фильм «Хранители» последовательно более жестокий, чем комикс, причем мало где настолько, как в этой сцене: на серебряном экране мы видим, как Роршах проламывает голову Грайсу мясным топориком, а потом продолжает рубить – всего наносит девять ударов. Комикс предполагал насилие, но обрывался раньше, чем мы его видели, а яркие краски добавляли горячечной нереальности. Вот что Мур говорил о своем отношении к юмору: «Я себя считаю не столько плачущим клоуном, сколько хихикающим трагиком. Мои любимые комедии – те, что на грани трагедии. Мои любимые трагедии – те, где почти смеешься. Все слишком ужасно, но тебя доводят до этой грани» . Или, перефразируя Оскара Уайльда: когда в тебя бросают одну ярко-красную дохлую окровавленную собаку, – это несчастье, но когда бросают две – это на грани абсурда.

Традиционно мрачные нарративы пользовались комедийной отдушиной в виде интерлюдий между серьезными сценами. Мур редко к этому прибегает, разбрасывая каламбуры, иронию и абсурд походя в самом мрачном материале истории, отчего она становится еще более тревожной. В его творчестве виден больше чем штришок гран-гиньоля – излишней театральности, расцветающей в полновесные музыкальные номера в историях вроде «Убийственной шутки» и «Лиги выдающихся джентльменов: Столетие 1910». Хорошо это демонстрирует «Вечное кабаре», с которого начинается вторая книга «V значит вендетта» (впервые опубликовано в Warrior № 12, август 1983-го). Формально это краткое содержание предыдущих глав в виде песни, которую поет V за пианино, приглашая нас на представление. Под панелями приведены музыкальные ноты (песню записывал Дэвид Джей из Bauhaus и выпускал как сингл). Кончается она цветасто и по-хулигански:

Эффект – приподнять аудиторию, а потом снова обрушить. И снова между картинками с человеком, поющим веселую песенку, и жутковатым текстом – «ироничный контрапункт». Как и в «Хранителях» (и в «Убийственной шутке»), что бы ни творилось, о каких бы ужасах нам ни поведали слова, на изображениях мы встречаем застывшую ухмылку.

Критики, обвинявшие «Хранителей» в подростковом увлечении нигилизмом и насилием, фокусируются на Роршахе и полагают, что Мур одобряет мироощущение Роршаха, утверждая его в качестве образца поведения или даже просто рупора для собственных идей. В этом прочтении участь Грайса для Мура – просто наказание для жестокого человека .

Принимать Роршаха за главного героя – понятная ошибка. История начинается с его повествования, в первом номере он в одиночку расследует убийство Комедианта. И через Роршаха мы знакомимся с остальными супергероями, к которым он приходит по очереди и просит сохранять осторожность. Роршах задает мир и интонацию. Но Мур говорил: «Не думаю, что в книге есть центр. В смысле, отчасти суть «Хранителей» в том, что у всех персонажей свои очень, очень характерные взгляды на мир, при этом совершенно разные» . Дальнейшие номера рассказываются с точки зрения других персонажей с контрастирующими точками зрения; еще Мур говорил: «Не думаю, что Доктора Манхэттена можно назвать мрачным; не думаю, что Ночную Сову можно назвать мрачным» . Даже в первой главе «Хранителей», еще до того, как мы видим главы с других точек зрения, должно быть понятно, что Роршах не «прав» – не представитель нормы. Быстро выясняется, что он, как говорил тогда Мур, «психопат-вигилант со странными фашистскими соображениями, который не очень разборчив в том, кого убивает» . Еще можно представить, что первая строчка «Хранителей» – запись в дневнике Роршаха («Дохлый пес в переулке, на раздавленном брюхе след покрышки. Этот город меня боится. Я видел его истинное лицо»), – это собственный взгляд Алана Мура на Нью-Йорк, представленный через Роршаха. Преданный фанат вспомнит предыдущее описание посещения настоящего Нью-Йорка и – если этот фанат думает, что Мур всегда одинаково «серьезен», – сделать вывод, что сценарист видит этот город по-своему: «…Убедился, чтобы меня не съели каннибалы из метро или что не придется спать на канализационном люке… номер такой большой, что вызывает агорафобию… на стене маленькая табличка, которая сообщает, что я должен держать дверь на двойном запоре и всегда смотреть в глазок перед тем, как открывать, на случай если пришла бомжиха с топором и сумкой, полной указательных пальцев… я провожу ночь, не услышав ни одного убийства… умудряюсь дойти до офиса DC так, что меня не застрелили и не изнасиловали» . Хотя этот же фанат тогда должен заметить явные отголоски «Жести!» – пародии Мура на мрачные и жесткие комиксы.

И можно принять за чистую монету следующую реплику – тоже из дневника Роршаха с первой страницы «Хранителей»: «Они могли пойти по стопам хороших людей вроде моего отца или президента Трумэна. Порядочных людей, которые верили в честный труд ради хлеба насущного». Через пару страниц, когда полицейский говорит, что Роршах «дурнее, чем бешеный койот, и на нем уже два убийства первой степени», мы можем не доверять представителю власти и решить, что коррумпированный режим подставил нашего героя за преступления, которые он не совершал (тем более что Роршаха в итоге правда подставляют и задерживают за убийство, которое он не совершал, хоть в двух вышеупомянутых он и признается). По тем же причинам мы можем не доверять отзыву Лори: «Терпеть не могу этого Роршаха. Он больной на всю голову. И запах его терпеть не могу. И этот жуткий монотонный голос. И вообще все. Чем скорей его упрячут за решетку, тем лучше». Но к концу номера, когда Роршах спрашивает себя: «Почему так мало наших по-прежнему живы, здоровы и не страдают психозом?» – безошибочно возникает пропасть между тем, что видят читатели, и тем, как это толкует Роршах.

Вот ключевой диалог в первом номере:

Последняя реплика Роршаха, понятно, немудреная и очевидная шутка, но сам персонаж ее не замечает. В других местах, что показательно, Роршах с трудом распознает иронию или чужие попытки пошутить. Он думает, что он единственный здоровый человек в безумном мире, – естественно, так думает любой сумасшедший одиночка. В конце первого номера, на самой последней странице, уже каждый читатель должен понимать, что Роршах чрезмерный, «слишком ужасный» – на той самой грани между трагедией и комедией, о которой говорил Мур.