Голос Бонни заполнял собой кофейню, и у меня в горле встал ком, мышцы живота и груди до боли напряглись.
Мне вспомнился отец: как он улыбался мне и хлопал… И как смотрел, когда я ушел…
Из задумчивости меня вывел гром аплодисментов. Яркий рисунок у меня перед глазами померк, остались только тени цветов, тающие в темноте. Я выдохнул, чувствуя себя обессиленным, словно только что пробежал несколько миль, и поспешно глотнул кофе.
Конферансье объявил небольшой антракт. Включился свет, и в ту же секунду Бонни повернула голову – будто почувствовала, что я сижу именно здесь.
Когда наши взгляды встретились, ее лицо застыло. Она оступилась и чуть не свалилась со сцены, едва не упала, но Сэм успел ее поймать, даже гитару подхватил. Девушка что-то ему сказала, потом быстро ушла за кулисы.
Я вскочил и стал протискиваться сквозь толпу, но дорогу мне преградил Сэм.
– За сцену нельзя.
Я стиснул зубы, твердо вознамерившись врезать этому доброхоту в челюсть, если он станет меня задерживать. Мельком глянув в окно, я увидел, что Бонни переходит улицу, а зачехленная гитара висит у нее на плече. Не раздумывая, я врезался в толпу и стал проталкиваться к выходу; тут погас свет, и конферансье объявил следующего исполнителя.
Бонни скрылась в парке. Перебежав через дорогу, я кинулся следом за ней, и дорожка быстро вывела меня на большую поляну, в центре которой темнела беседка. Рядом с ней, в свете фонаря стояла девушка.
Я поскользнулся на траве, едва не упал, и Бонни повернула голову. Ее глаза казались огромными, плечи безвольно поникли, она прижала к груди гитару, словно та могла ее защитить. Защитить от меня.
– Кромвель… – проговорила она устало и натянуто. Ее голос стал таким из-за меня, из-за вчерашнего вечера. Из-за того, что я сделал, из-за того, что делал уже много раз. Мне не нравилась печаль в ее голосе. – Зачем ты сегодня пришел сюда?
Я смотрел на нее, не говоря ни слова. Не мог издать ни звука. В голове до сих пор вспыхивал яркий рисунок ее песни, пронзительная мелодия которой терзала мое сердце.
Как сделать так, чтобы Бонни поняла? При мысли об этом я замер, потому что понял: мне хочется, чтобы она меня поняла.
Бонни громко вздохнула, повернулась ко мне спиной и пошла прочь. Сердце чуть не выпрыгнуло у меня из груди. Бонни уходит.
Судорожно подбирая слова, я открыл рот и закричал:
– Бридж у тебя получился слабый!
Бонни резко остановилась и медленно обернулась. Я сделал маленький шажок по направлению к ней.
– У меня слабый бридж?
Ее хриплый голос прозвучал устало… а еще в нем появились раздраженные нотки.
– Да.
Я засунул руки в карманы.
– Почему, Кромвель? Почему он слабый?
У Бонни изменилось выражение лица, и я понял: она ждет, что я снова замкнусь в себе, не стану ничего объяснять и убегу.
– Потому что бридж был темно-синий.
Я почувствовал, что краснею.
– Что? – проговорила Бонни. Я поглядел по сторонам. Неужели я только что произнес это вслух? – Кромвель, что?..
– Бридж был темно-синий. Темно-синий цвет показал мне, что бридж слабый.
Девушка замерла, как статуя, на ее лице явственно читалось непонимание. Я сделал над собой усилие и кашлянул.
– Остальная мелодия была оливковой и розовой… А бридж – нет. – Я покачал головой, пытаясь отогнать призрак темно-синего цвета, маячивший у меня перед глазами. Потом постучал себя пальцем по виску. – Он был темно-синий. Неподходящий цвет для хорошей композиции.
Рот Бонни приоткрылся, глаза блеснули таким же восторгом, что и в тот вечер, когда она сидела рядом со мной за фортепиано.
– Синестезия, – прошептала она с благоговением в голове. – Ты – синестетик.
Это был не вопрос. Бонни подошла ближе, и мне захотелось снова убежать, потому что на этот раз я сам сделал первый шаг. И все же переборол себя, решив, что больше не стану убегать.
Я перевел дух. Наконец-то я рассказал Бонни. Она меня за язык не тянула, просто играла, но каким-то образом ей удалось пробиться сквозь мои стены, и правда все-таки вырвалась наружу.
– Кромвель…
Бонни смотрела на меня так, как не смотрела еще никогда. В этот миг я понял, что до сих пор она всегда относилась ко мне настороженно.
Зато теперь ее лицо было открытым.
– Какого типа? – Она остановилась, и мыски наших ботинок соприкоснулись. Она была так близко. Аромат персика и ванили защекотал мои ноздри, и я ощутил на языке сладость. Когда Бонни находилась так близко, все мои чувства настолько обострялись, что я едва мог дышать. Перед глазами, точно фейерверки, вспыхивали яркие цвета, я обонял ее аромат и вдыхал ее суть. На меня неудержимым потоком нахлынули очертания и формы, тона и цвета, сияющие и приглушенные. И я не стал противиться этому взрыву. Наплыв эмоций оказался настолько сильным, что я ахнул.
– Кромвель?
Бонни взяла меня за руку, и я, опустив глаза, уставился на ее пальцы, сжимающие мою ладонь. Девушка попыталась было отстраниться, но я потянулся вслед за ней и крепко стиснул ее руку.
Бонни замерла и тоже посмотрела на наши переплетенные пальцы. Я ждал, что девушка отдернет руку, но она этого не сделала. Ее дыхание стало неровным, грудь быстро поднималась и опускалась. Бонни опустила длинные ресницы, прикрыв глаза, и я понял: она пытается скрыть потрясение.
Я все-таки впустил ее за свои стены.
– Хроместезия, – сказал я. Бонни посмотрела на меня снизу вверх, озадаченно нахмурившись. Я вдохнул и собрался с духом, чтобы все объяснить. – Это тип моей синестезии. Главным образом у меня хроместезия.
– Ты видишь звуки. – Бонни едва заметно улыбнулась. – Когда играет музыка, ты видишь цвета. – Я кивнул. Бонни тихо вздохнула. – Что еще?
– Хм-м-м?
– Ты сказал, что у тебя главным образом хроместезия. Что еще с тобой происходит? Не знала, что у людей бывает синестезия сразу нескольких типов.
– Я не очень в этом разбираюсь, – признался я. – У меня она есть. Помимо того, что рассказал мне мой па… – Я сглотнул и заставил себя продолжать. – Помимо того, что рассказал мне мой папа, когда изучал этот вопрос, я больше ничего не знаю. – Я пожал плечами. – Для меня это нормально, я так живу каждый день.
Бонни смотрела на меня так, будто видела впервые.
– Я много об этом читала, – проговорила она, – но никогда не сталкивалась лично. – Она крепче сжала мою ладонь. А я и забыл, что мы держимся за руки. Я посмотрел на наши переплетенные пальцы, и на душе сразу стало спокойно, привычная злость исчезла без следа. Так бывало только, если рядом находилась Бонни. – Твои чувства накладываются друг на друга: слух, зрение и вкус. – Она покачала головой. – Просто невероятно.